Читаем Стихи в переводах разных авторов полностью

Дабы больней любить ее изъятый образ.

У нас в очах она, как черная зола.

У нас в сердцах она, как голубок бела.

Отец, из-за окна гляжу я на Амон.

Как камыши, мой сын, наш город оголен.

Последний лепесток пристал, отец, к песку.

Целует землю, сын, он на своем веку.

9. Тьма

Тьма грянула, Амон. Не сумерки, не тень –

Мрак черный и слепой затмил внезапно день.

И тщетно из всех сил ты расширяешь зрак,

Дни покорились тьме, и их окутал мрак.

И покрывает он деяния племен,

Слух коих столь ласкал свирели нежный звон.

То мрак, что из давно минувших дел и дней

В музеях дребезжит осколками камней.

Ночь бдения, Амон. Недвижима, тиха.

Свершилось все, Амон. Разумно, без греха.

Лишь мальчик в колыбели сед, словно мудрец...

Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец, где ты, отец? Я весь окутан мглой.

Ощупай ты меня, отец, отец родной.

Не покидай меня, и, тьме наперекор,

Воспрянем к свету мы, как птицы с выси гор.

Мой первенец, мой сын, не разлучит нас сумрак;

Он сковывает нас слепым стенаньем, сумрак.

Рыданьем, гневом, сын, мы сплочены поднесь.

Не здесь начало их, и их конец не здесь.

Отец, взлетим, отец, туда, где яркий свет.

Засветится, мой сын, Амон светлей комет.

На нас, отец, Амон взирает из руин.

Твоя ночь близится. Готовься к ней, мой сын.

10. Казнь первенцев

Вернись, звезда пришельца. Обагрись, Амон.

Царевна-жаба, сядь под стенами на трон.

Воскресни, прах земной! Смотри: то явь, не сны.

Стой, рысь! На зрелище вы все приглашены.

Глядите ж! Лунным светом ночь озарена.

Огонь чумы, гори! Лунная ночь ясна.

Ты, язва, веко вновь приподыми свое.

Град, встань, словно король, опершись на копье.

Взбирайтесь зреть с нее... Над городом луна.

Вы, саранча и мрак... Вкруг города стена,

Эй, толпы, по местам! Где сонмищам конец?..

Отец, воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец мой, на груди ты руки мне скрестил,

Мои глаза сомкнул и веки опустил.

И тьма вокруг меня, и прах, и звездный блеск.

Рыданье лишь твое шумит в ушах, как лес.

Мой первенец, мой сын, звезда, прах, и рыданье

Нам подарили мир счастливее рыданий.

Звезда, рыданье, прах – они цветной хитон

И саван ночи той, последней в Но-Амон.

На мне, на мне хитон, и я готов, отец.

Сын старости моей, Амона первенец.

Отец на сына пал. Затих и замер свет.

И казням всем конец. Взошла заря. Рассвет.


III. ЛАНЬ


Взошла заря. Рассвет. И луч звезды трепещет

Как серна. Лань зари[56] орленком ввысь взвилась

И красной девицей она игриво блещет.

Но солнце вспыхнуло – и свет ее погас.

И все ж из века в век глупец и старец вещий

Целует башмачок ее в тот ранний час.

Амона ночи лань, быстра как миг ресницы...

Да, многое с тех пор свершил наш род людской.

И сорваны не раз в веках врата столицы,

Но из под груд углей, обрызганных росой,

Как из сей песни взор в тебя вперяют лица

Отца и девицы с малиновой косой.

И ты легка, легка, крылатее орленка.

И девица, как ты, быстрее вольных птиц.

Как червь стал мотыльком в своей личине тонкой,

Веками на тебя взор первенца-ребенка

В час смертный устремлен из-под густых ресниц.

Так чудом светится улыбка бледных лиц.

И клятву дал отец в торжественном обряде,

С ним дева, не склонясь, с малиновой косой.

Как шило в тьме мешка не утаить, не спрятать,

Так не сокроет ночь священной клятвы той:

Не воцарятся вошь и жаба вод проклятых,

Народы не падут лобзать жезл золотой.

И в мире, где лишь меч да серебро сверкают,

Надежды вековой подует ветерок.

Прах скорби и любви ее в ноги рождает,

Ей крик роженицы – преддверье и порог.

Доколь одна душа ей верностью пылает,

Врагов надежды тон постигнет жалкий рок.

Недаром лик отца улыбкой озарился,

А дева рядом с ним, лучиста и горда.

Удел людских племен пред ними прокатился

В разбоях и грехах – то грех, то бич суда, –

Поток измен, и кар, и слепоты разлился,

Но он улыбки той не смоет никогда.

Улыбка та сильна и вечна, как загадка.

И в вере праведной лежат ее концы,

И малое дитя ей ведает разгадку,

Но не решат ее и по сей день глупцы.

В ночь смерти первенцев в заре блестит украдкой

И башмачок ее сквозь алые рубцы.

Амона ночи лань! Взлетела ты высоко,

И ты – звезда-птенец – сверкаешь с вышины,

И всем погибшим ты – луч осенью глубокой,

Бессмысленно живым – ты первый смех весны,

Сияют вслед тебе отец и червь безокий,

И девица, чьи косы кровью сплетены.


Перевод: И. Орен


Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия