Стихи. (В переводах разных авторов)

К нему не постучаться и не бросить

Намек на истину – не больше, чем достанет

Постичь: ему не хватит целой жизни

Чтоб отыскать хоть черствую краюшку

Тех истин, что тебе – как хлеб насущный;

Лишь слово обронить – и снова в путь?

Робартс. Он обо мне писал цветистым слогом,

Что перенял у Пейтера, а после,

Чтоб завершить рассказ, сказал, я умер, -

Вот и останусь мертвым для него.

Ахерн. Так спой еще о лунных превращеньях!

Воистину, твои слова – как песнь:

«Мне пел ее когда-то мой создатель…»

Робартс: Луна проходит двадцать восемь фаз,

От света к тьме и вспять по всем ступеням,

Не менее. Но только двадцать шесть -

Те колыбели, что качают смертных:

Нет жизни ни во тьме, ни в полном свете.

От первого серпа до половины

Нас увлекают грезы к приключеньям,

И человек блажен, как зверь иль птица.

Но лишь начнет круглиться лунный бок -

И смертный устремляется в погоню

За прихотью чудной, за измышленьем

Невероятным, на пределе сил,

Но все же не вполне недостижимым;

И хоть его терзает плеть сознанья,

Но тело, созревая изнутри,

Становится прекрасней шаг от шага.

Одиннадцать шагов прошло – Афина

За волосы хватает Ахиллеса,

Повержен Гектор, в мир явился Ницше:

Двенадцатая фаза – ночь героя.

Рожденный дважды, дважды погребенный,

Утратит силу он пред полнолуньем

И возродится слабым, точно червь:

Тринадцатая фаза ввергнет душу

В войну с самой собой, и в этой битве

Рука бессильна; а затем, в безумье,

В неистовстве четырнадцатой фазы,

Душа, вострепетав, оцепенеет

И в лабиринте собственном замрет.

Ахерн. Спой песню до конца, да не забудь

Пропеть о том чудесном воздаянье,

Что увенчает сей тернистый путь.

Робартс. Мысль в образ претворяется, и телом

Становится душа; душа и тело

В час полнолунья слишком совершенны,

Чтоб низойти в земную колыбель,

И слишком одиноки для мирского:

Исторгнуты душа и тело прочь

Из мира форм.

Ахерн. Так вот каков предел

Всем снам души – облечься красотою

В прекрасном теле, женском иль мужском!

Робартс. А ты не знал?

Ахерн. Поется в этой песне:

Возлюбленные наши обрели

Утонченность изящных, узких пальцев

От ран и смерти, от высот Синая

Иль от бича кровавого в руках

Своих же – в давнем, неустанном беге

Из колыбели в колыбель, покуда

Из одиночества души и тела

Краса не излилась во зримый мир.

Робартс. Кто полюбил, тот знает это сердцем.

Ахерн. А этот ужас в их глазах – должно быть,

Воспоминанье иль предзнанье часа,

Когда весь мир в сиянье растворится

И небеса разверзнутся в ничто.

Робартс. Когда луна полна, ее созданья

Встречаются крестьянам на холмах,

И те трепещут и бегут в испуге;

Душа и тело, отрешась от мира,

Застыли в отрешенности своей,

И созерцают неотрывным взором

Те образы, что прежде были мыслью:

Лишь образ совершенный, неподвижный

И от других отъединенный в силах

Нарушить отчуждение прекрасных,

Пресыщенных и безразличных глаз.

Тут Ахерн рассмеялся ломким смехом,

Задумавшись о человеке в башне,

Его свече бессонной, о пере,

Без устали скрипящем час за часом.

Робартс. И вот луна склоняется к ущербу.

Узнав об одиночестве своем,

Душа опять дрожит по колыбелям,

Но все переменилось для нее:

Отныне ей удел – служенье Миру.

Она и служит, избирая путь,

Из всех труднейший, на пределе сил,

Но все же не вполне недостижимый.

Душа и тело вместе принимают

Суровые труды.

Ахерн. До полнолунья

Душа стремится внутрь, а после – в мир.

Робартс. Безвестен ты, и на пороге смерти,

И книг не пишешь – вот и трезв умом.

Купец, мудрец, политик, реформатор,

Покорный муж и верная жена,

Все это – колыбель за колыбелью,

И наспех все, и каждый безобразен:

Лишь в безобразье обретают души

Спасение от грез.

Ахерн. А что о тех,

Кто, отслужив свое, освободился?

Робартс. Тьма, как и полный свет, их исторгает

За грань, и там они парят в тумане,

Перекликаясь, как нетопыри;

Они чужды желаний и не знают

Добра и зла, не мыслят с торжеством

О совершенстве своего смиренья;

Что ветер им навеет – то и молвят;

Пределы безобразья перейдя,

Они лишились образа и вида;

Податливы и пресны, словно тесто,

Какой велишь, такой и примут вид.

Ахерн. А что потом?

Робартс. Как вымесится тесто,

Чтоб далее могло любую форму

Принять, какую для нее измыслит

Природа-повариха, – так и вновь

Серпом новорожденным круг зачнется.

Ахерн. А избавленье? Что ж ты не допел?

Пой песню, пой!

Робартс. Горбун, Святой и Шут -

Последние пред полной тьмой. И здесь,

Меж безобразьем тела и сознанья,

Натянут лук пылающий, что может

Стрелу пустить на волю, за пределы

Извечного вращенья колеса,

Жестокой красоты, словес премудрых,

Неистовства приливов и отливов.

Ахерн. Когда б не так далеко до постели,

Я постучался бы к нему и встал

Под перекрестьем балок, у дверей

Той залы, чья скупая простота -

Приманка для премудрости, которой

Ему не обрести. Я б роль сыграл -

Ведь столько лет прошло, и нипочем

Меня он не узнает, – примет, верно,

За пришлого пьянчугу из деревни.

А я б стоял и бормотал, пока

Он не расслышал бы в речах бессвязных:

«Горбун, Святой и Шут», и что они -

Последних три серпа пред лунной тьмою.

На том бы и ушел я, спотыкаясь,

А он бы день за днем ломал мозги,

Но так и не постиг бы смысл обмолвки.

Сказал и рассмеялся от того,

Насколько трудной кажется загадка -

Но как проста разгадка. Нетопырь

Из зарослей орешника взметнулся