И вот закрыла Мать предначертаний томИ, гордо удалясь, не думала о том,Что в голубых глазах и подо лбом с буграмиРебенок, сын ее, скрыл отвращенья пламя.Он послушаньем исходил весь день; весьмаСообразителен; но склад его умаИ все привычки выдавали лицемерье.В прихожей, в темноте, когда закрыты двери,Он строил рожи и высовывал язык.Ресницы опускал – и появлялись вмигКружки в его глазах. По вечерам забратьсяПытался на чердак, чтоб злости предаваться,Таясь под свесившейся с крыши полумглой.Томящийся, тупой, он летнею поройВ местах отхожих запирался и часамиТам думал в тишине и шевелил ноздрями.Когда за домом сквер, омытый до корнейДневными запахами, был в плену теней,Он залезал в рухляк, что у стены валялся,И, напрягая взгляд, видений дожидался,И слушал шорохи чесоточных кустов.О жалость! Лишь детей соседей-бедняковСчитал друзьями он. На стариков похожи,С глазами блеклыми и с нездоровой кожей,Поносом мучались они, и странно тихБыл голос, и черны от грязи руки их…Ребенка своего на жалости позорнойЗастав, пугалась мать. Но нежность непокорноК ней из груди его рвалась, и так хорошБыл этот миг! Таил взгляд материнский ложь.В семь лет он сочинял романы – о пустыне,Саваннах и лесах, где, как в небесной сини,Свободы блещет свет… На помощь приходилЖурнал с картинками, в котором находилОн также девичьи смеющиеся лица.С глазами карими и в платьице из ситцаРабочих девочка с соседнего двораК нему захаживала. Шла тогда играС дикаркой маленькой, которая валилаЕго на землю вмиг, он отбивался с силойИ, очутясь под ней, кусал девчонку в зад,Не знавший панталон. Но кожи аромат,Забыв о синяках, он уносил с собою.Тоски воскресных дней боялся он зимою,Когда, причесанный, за столиком своимЧитал он Библию с обрезом золотым.В постели, по ночам, его мечты томили.Он бога не любил, любил людей, что былиОдеты в блузы и черны, когда домойС работы шли, когда глашатай пред толпойБил трижды в барабан, указы объявляя,И ропот или смех невольно вызывая.Ребенок прериями грезил, где трава,И запахи, и свет колышутся едва.Но так как мрачные предпочитал он вещи,То в комнате своей, пустынной и зловещей,Где пахло сыростью и к ставням лип туман,Он перечитывал все время свой роман.Там было небо цвета охры, лес горящий,Цветы из плоти распускались в звездной чаще,И было бегство, и паденье, и разгром.А между тем гудел чуть слышно за окномКвартал. И в тишине предчувствие пылалоИ холод простыни вдруг в парус превращало.