Стихотворения

В диалектическом противоборстве с этими видениями находятся иные образы и настроения, источник которых — очарование родной земли («Горы Гурии», «Родина»). Но и здесь ощущается угроза гибели, распада. Поэт предчувствует леденящую стужу, которая способна сковать одинокое «персиковое дерево» — зыбкое отраженье и родины поэта, и его слившегося с родиной сердца:

Опять смеркается, и надо,Пока не смерклось и светло,Следить за увяданьем садаСквозь запотевшее стекло.…Я сам, как дерево седое,Внутри оранжевой каймыНад пламенем и над водоюСтою в предчувствии зимы.(«Персиковое дерево»)

Стужа, зима, непогода вторгаются в жизнь человека, обрушиваясь на его любовь, и плач о ней звучит в глубоко волнующих строфах одного из лучших лирических созданий Галактиона Табидзе:

Венчалась Мери в ночь дождей,

И в ночь дождей я проклял Мери.Не мог я отворить дверей,Восставших между мной и ей,И я поцеловал те двери.…А дождик лил всю ночь и лилВсё утро, и во мгле опаснойВсё плакал я, как старый Лир,Как бедный Лир, как Лирпрекрасный.(«Мери»)

А вот блестящая импрессионистическая картина снегопада, пронизанная трепетным и тревожным чувством одиночества, беззащитности человека в суровую непогоду, и мечта «разминуться» наконец с зимою и стужей:

Лишь бы жить, лишь бы пальцами трогать,

Лишь бы помнить, как подле мостаСнег по-женски закидывал локотьИ была его кожа чиста.…Было ль это? Как чисто, как крупноСнег летит… И, наверно, как встарь,С январем побрататься нетрудно.Но минуй меня, брат мой, январь.…Как снежит… И стою я под снегомНа мосту, между двух фонарей,Как под плачем твоим, как под смехом,Как под вечной заботой твоей.Всё играешь, метелишь, хлопочешь.

Сжалься же наконец надо мной —Как-нибудь, как угодно, как хочешь,Только дай разминуться с зимой.(«Снег»)

Настроения тоски и безнадежности, нередко овладевавшие поэтом в годы империалистической бойни, переходят из стихотворения в стихотворение, отбрасывая мрачную тень на мысли о будущем, о предстоящем пути.

Такое состояние души и такое самочувствие могут привести и к духовному тупику, когда разлука с жизнью может казаться единственным выходом («Всю жизнь он брел по улицам пустым…»).

И вот мир уже кажется царством мертвых:

На сады ложится снег.Гроб несут иссиня-черный.Исступленно бьется ворон —Чернотой по белизне.Распустив седые космы,

Среди траурных знаменВетер затевает козни —Вплоть до новых похорон.…Гроб несут и топчут снег —Чернотой по белизне.(«На сады ложится снег»)

Таков мощный поэтический образ горя, тоски и скорби, которые силится накаркать воронье. Это порождение хаоса. Но из хаоса родится гармония, ибо хаос тревожен, а тревога, как сказано в другом стихотворении тех лет, таит невидимый огонь обновленья. И вот та же картина как бы начинает двоиться, хаос отдаляется, проступают реальные очертания родной земли, пока еще охваченной немотой и оцепенением, но уже смутно-смутно предвещающей пробуждение и вспышку спасительного огня («Словно не здесь…»).

В те трагические моменты, когда звуки скорби и печали наполняют душу поэта, когда непогода предельно сгущается и снегопад готов занести последнее его убежище, возникает свет надежды, рождается голос призыва:

Вдруг настежь окна, ветер пламя вздулИ кто-то прямо в сердце мне шепнул:«Бумаги — в пепел! В прах мечты развей!И двинь вперед корабль грядущих дней!»(«Снега вразлет, наискосок лежали»)