Стихотворения

А мрак пещерный на дрожащих лапахСовсем не страшен. Девочка, всмотрись:Он — пустота, он — лишь бездомный запахКирпичной пыли, нечисти и крыс.

И дважды — рабочий запах:

Мы оба пахнем, словно трактористы,Дымком, соляркой, тронутой землей,Горячей переломанной соломой.

И еще:

Необожженной, молодой —Тебе отрадно с этим телом,Что пахнет нефтью, и водой,

И теплым камнем обомшелым.

Это прасоловские запахи. Больше ничего нет. Его цветы и деревья не пахнут.

Что же остается? Остается касание. К миру можно прикоснуться.

Я понимал затронутых ветвейУпругое упрямство молодое,Когда они в невинности своейОтшатывались от моих ладоней.

А вот изумительное:

И, юное, в щеки мне дышитХолодным смеющимся ртом.

Дышит, но не говорит. Так оно и должно быть.

Поэт резко ощущает два полюса: жар и холод. Холод особо. И все-таки душа его тепла.

Но вот губами я приникИз проруби напиться —И чую, чую, как родникКо мне со дна стремится.И задышало в глубине,И влажно губ коснулось,И ты, уснувшая во мне,От холода проснулась.

Что же остается еще? Мысль. Миросозерцательная мысль.

Светла, законченно-стройна,Чуть холодна и чуть жестока,На гордый риск идет она,

Порой губя свои истоки.Не отступая ни на пядьПеред бессмыслием постылым,Она согласна лишь принятьВселенную своим мерилом.

Это верно. Думать нужно о большом — и образами. Возникает зрительный образ:

И в гуле наклонного ливня,Сомкнувшего землю и высь,Сверкнула извилина длинно,Как будто гигантская мысль.Та мысль, чья смертельная силаУже не владеет собой,

И все, что она осветила,Дано ей на выбор слепой.

Вот какие молнии сверкают над шероховатой поверхностью его стиха. Писал он всегда шероховато. Его поэзию можно сравнить с размытой, резко пересеченной местностью — меловым Дивногорьем, расположенным при впадении Тихой Сосны в Дон. Прасолов любил там бывать.

Москва и Воронеж не приняли его при жизни. Их можно не винить за это. Его просто не слыхали. Его и не могли услыхать. Вот почему признание к нему пришло поздним числом — усилием друзей, через печатное слово.

Он рано ушел из жизни, не зная ее вкуса: сладка она или горька. Он ощущал только ее удары, от которых в его стихах даже солнце сплющивалось о землю. Даты его рождения и смерти: 1930—1972. Он успел написать «Еще метет во мне метель» — вообще одно из лучших стихотворений о прошлой войне. В нем он выразил такую силу русского человеколюбия, которая и не снилась нашим «гуманным» врагам. Он создал уникальный мир неречевого слова. И создал надолго, а это, при нашей скудости и расточительности, кое-что да значит. Я склоняю голову перед его подвигом.