Ну что ж, я вижу это не впервые. Скулит собака в мокрой конуре, Залечивая раны боевые.
Бегут машины, мчатся напрямик И вдруг с ухаба шлепаются в лужу, Когда, буксуя, воет грузовик,
Мне этот вой выматывает душу. Кругом шумит холодная вода,
И все кругом расплывчато и мглисто. Незримый ветер, словно в невода,
Со всех сторон затягивает листья... Раздался стук. Я выдернул засов.
Я рад обняться с верными друзьями. Повеселились несколько часов, Повеселились с грустными глазами... Когда в сенях опять простились мы, Я первый раз так явственно услышал, Как о суровой близости зимы Тяжелый ливень жаловался крышам. Прошла пора, когда в зеленый луг Я отворял узорное оконце —
И все лучи, как сотни добрых рук, Мне по утрам протягивало солнце...
Полночное пенье
Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем...
И долго потом не смолкало Его одинокое пенье.
За стенкой с ребенком возились,
И плач раздавался и ругань,
Но мысли его уносились Из этого скорбного круга...
И долго без всякого дела,
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила: — Не надо!
Не надо! Ведь слышат соседи! —
Он грозно вставал, как громила.
— Я пью, — говорил, — ну и что же? — Жена от него отходила,
Воскликнув: — О Господи Боже!.. — Меж тем как она раздевалась И он перед сном раздевался, Слезами она заливалась,
А он соловьем заливался...
<1966>
* * *
Наслаждаясь ветром резким, Допоздна по вечерам Я брожу, брожу по сельским Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным, По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным, Приглушенным голосам.
По родному захолустью В тощих северных лесах Не бродил я прежде с грустью, Со слезами на глазах.
Было все — любовь и радость. Счастье грезилось окрест.
Было все — покой и святость Невеселых наших мест...
Я брожу... Я слышу пенье...
И в прокуренной груди Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?
Душа хранит
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела, Пронзает водное стекло.
О вид смиренный и родной! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь — великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид Раз навсегда запечатлен В душе, которая хранит Всю красоту былых времен...
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те —
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым, Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет Я так любил во мгле родного края, Что я хотел упасть и умереть И обнимать ромашки, умирая...
Пускай меня за тысячу земель Уносит жизнь! Пускай меня проносит По всей земле надежда и метель, Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон, Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен В такой же белой горестной рубашке...
< 1966>
В ЛЕСУ 1
В лесу, под соснами,
На светлых вырубках Все мысли слезные Сто раз я выругал.
А ну поближе-ка иди к сосне!
Ах, сколько рыжиков!
Ну как во сне...
Я счастлив, родина, —
Грибов не счесть.
Но есть смородина, малина есть. И сыплет листья лес,
Как деньги медные, —
Спасибо, край чудес!
Но мы не бедные...
А чем утешены, что лес покинули Все черти, лешие И все кикиморы?..
Ах, вот — колодина!
Я плакал здесь.
От счастья, родина.
Ведь счастье есть.
И счастье дикое,
И счастье скромное,
И есть великое,
Ну, пусть — огромное.
Спасибо, родина, что счастье есть...
А вот болотина.
Звериный лес.
И снова узкие дороги скрещены, —
О эти русские Распутья вещие!
Взгляну на ворона —
И в тот же миг
Пойду не в сторону, а напрямик...
Я счастлив, родина.
Спасибо, родина.
Всех ягод лучше — красная смородина...
* * *
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает, Что всю деревню может затопить. Плывут стога. Крутясь, несутся доски. И погрузились медленно на дно На берегу забытые повозки,
И потонуло черное гумно.
И реками становятся дороги,
Озера превращаются в моря,
И ломится вода через пороги, Семейные срывая якоря...
Неделю льет. Вторую льет... Картина Такая — мы не видели грустней! Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней.
На кладбище затоплены могилы, Видны еще оградные столбы, Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы, Ломаются, всплывая, и в потемки Под резким неслабеющим дождем Уносятся ужасные обломки И долго вспоминаются потом...
Холмы и рощи стали островами.
И счастье, что деревни на холмах.
И мужики, качая головами, Перекликались редкими словами,
Когда на лодках двигались впотьмах,
И на детей покрикивали строго,
Спасали скот, спасали каждый дом И глухо говорили: — Слава богу!
Слабеет дождь... вот-вот... еще немного... И все пойдет обычным чередом.
Жара
Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов
Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное