Читаем Стихотворения полностью

Ну что ж, я вижу это не впервые. Скулит собака в мокрой конуре, Залечивая раны боевые.

Бегут машины, мчатся напрямик И вдруг с ухаба шлепаются в лужу, Когда, буксуя, воет грузовик,

Мне этот вой выматывает душу. Кругом шумит холодная вода,

И все кругом расплывчато и мглисто. Незримый ветер, словно в невода,

Со всех сторон затягивает листья... Раздался стук. Я выдернул засов.

Я рад обняться с верными друзьями. Повеселились несколько часов, Повеселились с грустными глазами... Когда в сенях опять простились мы, Я первый раз так явственно услышал, Как о суровой близости зимы Тяжелый ливень жаловался крышам. Прошла пора, когда в зеленый луг Я отворял узорное оконце —

И все лучи, как сотни добрых рук, Мне по утрам протягивало солнце...

Полночное пенье

Когда за окном потемнело,

Он тихо потребовал спички И лампу зажег неумело,

Ругая жену по привычке.

И вновь колдовал над стаканом,

Над водкой своей, с нетерпеньем...

И долго потом не смолкало Его одинокое пенье.

За стенкой с ребенком возились,

И плач раздавался и ругань,

Но мысли его уносились Из этого скорбного круга...

И долго без всякого дела,

Как будто бы слушая пенье,

Жена терпеливо сидела Его молчаливою тенью.

И только когда за оградой Лишь сторож фонариком светит,

Она говорила: — Не надо!

Не надо! Ведь слышат соседи! —

Он грозно вставал, как громила.

— Я пью, — говорил, — ну и что же? — Жена от него отходила,

Воскликнув: — О Господи Боже!.. — Меж тем как она раздевалась И он перед сном раздевался, Слезами она заливалась,

А он соловьем заливался...

<1966>

* * *

Наслаждаясь ветром резким, Допоздна по вечерам Я брожу, брожу по сельским Белым в сумраке холмам.

Взгляд блуждает по дремотным, По холодным небесам,

Слух внимает мимолетным, Приглушенным голосам.

По родному захолустью В тощих северных лесах Не бродил я прежде с грустью, Со слезами на глазах.

Было все — любовь и радость. Счастье грезилось окрест.

Было все — покой и святость Невеселых наших мест...

Я брожу... Я слышу пенье...

И в прокуренной груди Снова слышу я волненье:

Что же, что же впереди?

Душа хранит

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло.

И только щука, как стрела, Пронзает водное стекло.

О вид смиренный и родной! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной,

Как сон столетий, божий храм.

О, Русь — великий звездочет!

Как звезд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечет,

Не тронув этой красоты,

Как будто древний этот вид Раз навсегда запечатлен В душе, которая хранит Всю красоту былых времен...

НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

Рукой раздвинув темные кусты,

Я не нашел и запаха малины,

Но я нашел могильные кресты,

Когда ушел в малинник за овины...

Там фантастично тихо в темноте,

Там одиноко, боязно и сыро,

Там и ромашки будто бы не те —

Как существа уже иного мира.

И так в тумане омутной воды Стояло тихо кладбище глухое,

Таким все было смертным и святым, Что до конца не будет мне покоя.

И эту грусть, и святость прежних лет Я так любил во мгле родного края, Что я хотел упасть и умереть И обнимать ромашки, умирая...

Пускай меня за тысячу земель Уносит жизнь! Пускай меня проносит По всей земле надежда и метель, Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон, Приду сюда, где белые ромашки,

Где каждый смертный свято погребен В такой же белой горестной рубашке...

< 1966>

В ЛЕСУ 1

В лесу, под соснами,

На светлых вырубках Все мысли слезные Сто раз я выругал.

А ну поближе-ка иди к сосне!

Ах, сколько рыжиков!

Ну как во сне...

Я счастлив, родина, —

Грибов не счесть.

Но есть смородина, малина есть. И сыплет листья лес,

Как деньги медные, —

Спасибо, край чудес!

Но мы не бедные...

А чем утешены, что лес покинули Все черти, лешие И все кикиморы?..

2

Ах, вот — колодина!

Я плакал здесь.

От счастья, родина.

Ведь счастье есть.

И счастье дикое,

И счастье скромное,

И есть великое,

Ну, пусть — огромное.

Спасибо, родина, что счастье есть...

3

А вот болотина.

Звериный лес.

И снова узкие дороги скрещены, —

О эти русские Распутья вещие!

Взгляну на ворона —

И в тот же миг

Пойду не в сторону, а напрямик...

Я счастлив, родина.

Спасибо, родина.

Всех ягод лучше — красная смородина...

* * *

Седьмые сутки дождь не умолкает.

И некому его остановить.

Все чаще мысль угрюмая мелькает, Что всю деревню может затопить. Плывут стога. Крутясь, несутся доски. И погрузились медленно на дно На берегу забытые повозки,

И потонуло черное гумно.

И реками становятся дороги,

Озера превращаются в моря,

И ломится вода через пороги, Семейные срывая якоря...

Неделю льет. Вторую льет... Картина Такая — мы не видели грустней! Безжизненная водная равнина,

И небо беспросветное над ней.

На кладбище затоплены могилы, Видны еще оградные столбы, Ворочаются, словно крокодилы,

Меж зарослей затопленных гробы, Ломаются, всплывая, и в потемки Под резким неслабеющим дождем Уносятся ужасные обломки И долго вспоминаются потом...

Холмы и рощи стали островами.

И счастье, что деревни на холмах.

И мужики, качая головами, Перекликались редкими словами,

Когда на лодках двигались впотьмах,

И на детей покрикивали строго,

Спасали скот, спасали каждый дом И глухо говорили: — Слава богу!

Слабеет дождь... вот-вот... еще немного... И все пойдет обычным чередом.

Жара

Перейти на страницу:

Все книги серии Рубцов, Николай. Сборники

Последняя осень
Последняя осень

За свою недолгую жизнь Николай Рубцов успел издать только четыре книги, но сегодня уже нельзя представить отечественную поэзию без его стихотворений «Россия, Русь, храни себя, храни» и «Старая дорога», без песен «В горнице моей светло», «Я буду долго гнать велосипед», «Плыть, плыть…».Лирика Рубцова проникнута неистребимой и мучительной нежностью к родной земле, состраданием и участием ко всему живому на ней. Время открывает нам истинную цену того, что создано Рубцовым. В его поэзии мы находим все большие глубины и прозрения, испытывая на себе ее неотразимое очарование…

Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов

Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное