Стихотворения

Вдруг стало пробрезживать что-то

Былое в лице и во взоре.

Вдвоем среди шумного бала

Ушли они в давние даты.

– Беда, – она тихо сказала, —

Но оба мы не виноваты.

Меж нашей разлукой и встречей

Война была посередине.

И несколько тысячелетий

Невольно нас разъединили.

– Но как же тогда, на вокзале,

Той осенью после победы, —

Вы помните, что мне сказали

И мне возвратили обеты?

– Да, помню, как черной вдовою

Брела среди пасмурных улиц.

Я вас отпустила на волю,

Но вы же ко мне не вернулись…

Вот так среди шумного бала,

Где встретились полуседыми,

Они постигали начало

Беды, приключившейся с ними.

Все, может быть, было уместно:

И празднества спад постепенный,

И нежные трубы оркестра,

Игравшего вальс довоенный.

1978

* * *

Пусть нас увидят без возни,

Без козней, розни и надсады.

Тогда и скажется: «Они

Из поздней пушкинской плеяды».

Я нас возвысить не хочу.

Мы – послушники ясновидца…

Пока в России Пушкин длится,

Метелям не задуть свечу.

1978

* * *

Год рождения не выбирают,

легче выбрать свой последний год,

потому что люди умирают

не от старости, не от невзгод,

даже не от хворей. Просто строчку

дописав, устало ставят точку –

я уверен, – сами выбрав час.

Ну и пуля выбирает нас.

1978

Мороз

Лихие, жесткие морозы,

Весь воздух звонок, словно лед.

Читатель ждет уж рифмы «розы»,

Но, кажется, напрасно ждет.

Напрасно ждать и дожидаться,

Притерпливаться, ожидать

Того, что звуки повторятся

И отзовутся в нас опять.

Повторов нет! Неповторимы

Ни мы, ни ты, ни я, ни он.

Неповторимы эти зимы

И этот легкий ковкий звон,

И нимб зари округ березы,

Как вкруг апостольской главы…

Читатель ждет уж рифмы «розы»?

Ну что ж, лови ее, лови!..

Конец 1978 или начало 1979

Памяти юноши

Жаль юношу Илюшу Лапшина,

Его война убила.

За что ему столь рано суждена

Солдатская могила!

Остались письма юноши домой.

Их суть прекрасна.

А та, что не успела стать вдовой,

Его ждала напрасно.

Он был когда-то маменькин сынок

И перцу до войны не нюхал.

Но был мечтатель с головы до ног.

И вышел крепок духом.

И, вылетев из доброго гнезда,

Он привыкал к недолям.

И понимал, что горняя звезда

Горит над ратным полем.

А кто сказал, что с самых нежных дней

Полезней опыт слезный

И что высокий дух всего верней

Воспитывают розгой?

В профессорской квартире, где он жил,

В квартире деда,

Бывало, сизой тучей дым кружил

И за полночь текла беседа.

Мы прямо в сад сигали из окна,

Минуя двери.

Я помню откровенность Лапшина,

Признанья в общей вере.

Вокруг весна, рассветная Москва,

Восторженные прозелиты.

Зарю поддерживали дерева,

Как темные кариатиды.

Здесь за глухим забором и сейчас —

Тишайший Институтский,

А в двух шагах, торжественно светясь,

Ампир располагался русский.

Здесь улицы и парки Лапшина,

Здесь жил он, здесь учился в школе,

Но черной тучей близилась война.

И мы расстались вскоре.

Расстались. Как ровесники мои —

Навеки расставались.

И я не ведал о судьбе Ильи,

Покуда не отвоевались.

Прощай, Илья, прощай, Москва тех лет,

Прощай, булыжник Божедомки,

Больничный сад, где на воротах лев.

Весны блаженные потемки.

Прощай и ты, рассветная звезда,

Подобная сияющему глазу.

И все прощай, что прервалось тогда,

Жестоко, может быть, но сразу!..

Март 1979

Свободный стих

Я рос соответственно времени.

В детстве был ребенком.

В юности юношей.

В зрелости зрелым.

Поэтому в тридцатые годы

я любил тридцатые годы,

в сороковые

любил сороковые.

А когда по естественному закону

время стало означать

схождение под склон,

я его не возненавидел,

а стал понимать.

В шестидесятые годы

я понимал шестидесятые годы.

И теперь понимаю,

что происходит

и что произойдет

из того, что происходит.

И знаю, что будет со мной,

когда придет не мое время.

И не страшусь.

Не позднее июня 1979

В духе Галчинского

Бедная критикесса

Сидела в цыганской шали.

А бедные стихотворцы

От страха едва дышали.

Ее аргументы были,

Как сабля, неоспоримы,

И клочья стихотворений

Летели, как пух из перины.

От ядовитых лимонов

Чай становился бледным.

Вкус остывшего чая

Был терпковато-медным.

Допили. Попрощались.

Выползли на площадку.

Шарили по карманам.

Насобирали десятку.

Вышли. Много мороза,

Города, снега, света.

В небе луна катилась

Медленно, как карета.

Ах, как было прекрасно

В зимней синей столице!

Всюду светились окна,

Теплые, как рукавицы.

Это было похоже

На новогодний праздник.

И проняло поэтов

Нехороших, но разных.

– Да, конечно, мы пишем

Не по высшему классу

И критикессе приносим

Разочарований массу.

– Но мы же не виноваты,

Что мало у нас талантов.

Мы гегелей не читали,

Не изучали кантов.

В общем, купили водки,

Выпили понемногу.

Потолковали. И вместе

Пришли к такому итогу:

– Будем любить друг друга,

Хотя не имеем веса.

Бедная критикесса,

Бедная критикесса.

Июнь 1979

* * *

Забудь меня и дни,

Когда мы были вместе.

На сердце не храни

Ни жалости, ни мести.

Но вспомни об одном –

Как в это время года

Ходила ходуном

Ночная непогода.

И гром деревья тряс,

Как медная десница…

Ведь это все для нас

Когда-то повторится.

Сентябрь 1979

* * *

Дай мне нынче выйти в полночь

В незастегнутом пальто.

Не нужна ничья мне помощь,

И не нужен мне никто.

И не важно даже – худо

Или хорошо у нас.

Просто я шататься буду,