Всё это так. И это неизбывно.Взлетают скалы. Рушится обрыв.Взгляни, каким таинственным курсивомВосходит дым от золотистых трав.Восходит день от медленных пожаров.Горит земля подспудно и темно.Ты тот, чьи начертанья без помарок.И это ложь. Но это всё равно.Канавы ширь. Бьет ливнем океанаЧума и слава. Много ли испил?И все мы пьем из одного стакана.Убить себя? И в смерти спала жизнь.210. «Бывают в жизни долгие длинноты…»
Бывают в жизни долгие длинноты,Глядишь на крышу и палишь в сову.Я сяду в кресло помнить Дон-Кихота —Сам сочинил и сам же изорву.Прекраснодушный малый, тощий рыцарь…И у меня он скучен и смешон,Но дорог мне высокой чести мытарьИ кто б ни шел: быть может, это он?Никто. Но вот звонок, как жук о стекла.Она! О Дульцинея! Как всегда,Всем телом снова говорит о пекле,Где нежность, вечность, чистота.И станет жаль невольно Сервантеса,Что книги он своей не изорвал.Наш путь земной, наш страшный путь небесный —И смертный, смертный, смертный наш привал.211. «Ошеломлен внезапным громом…»
Ошеломлен внезапным громом —Взыграла цветень и летитНад старой мельницей, над домомВнезапный гром еще гудит.Плывут воздушные паромы —Все эти тучи, облака.Кудрявятся стога обломыИ в легкой накипи река.Ошеломлен внезапным громом,Ты зашатался на ногах.В руке ты нес пучок соломыИ глыбу солнца на плечах.212. «Сквозь ветр и дождь отверженные Богом…»
Сквозь ветр и дождь отверженные БогомИ эта боль, которой слишком много,Толкая ночь в притихший санаторий —За дверью плещут, плещут ковыли.Еще темно. Едва синеют шторыИ слух и стекла в дождевой пыли.В такую ночь для гибели созреть —О, не ропщи: мне над тобою петь,Дыбилась молодость упруже стали,Как день единый, дни твои завяли,Любовь легла под черный плат —Под черным платом — мертвый взгляд.Ты ждешь… иль ты в бреду кошмарном.Я постучусь. Рассвета луч янтарныйВойдет со мной в мерцающий покой.Предстану я загадочно простойИ все твои сомненья, все запросыВ моих очах как тающие росы.Проснись. Всему, всему, что невозможно,Что умерло на дыбе осторожной,И на окне уставшей ветке лилийНесу ответ, овеян шумом крылий.И донесу до смертного порогаЯ эту боль, которой слишком много.213. «— Немногие поймут, — предсмертно скажешь…»
— Немногие поймут, — предсмертно скажешь,Развяжешь сны и ляжешь весь в тени.Она давно уже стоит на стражеВ высокие, прямые, праздничные дни.И небо всё и зарево в тени.И девушка так явственно в тени,И на лужайке, как могилки, пни да пни,И дальше, дальше всё в тени.25. IX. 1940
214. «Она входила в комнату всегда…»