Стихотворения

Не могут они оторваться

От этой высокой красы.

И только отцы веселятся

В серьёзные эти часы.

1956

«Я наконец услышал море…»

Я наконец услышал море, —

Оно не покладая рук

Раскатывало у Бомбори

За влажным звуком влажный звук.

Шёл тихий дождь на побережье,

И, не пугая тишины,

Пел только мужественно-нежный,

Неутомимый звук волны.

Я засыпал под этот рокот,

И мне приснился сон двойной:

То слышал я орлиный клёкот,

То пенье женщины одной.

И этот клёкот, это пенье

И осторожный шум дождя

Сплелись на грани сновиденья,

То приходя, то уходя…

1956

НА ПОЛУСТАНКЕ

На полустанке пел калека,

Сопровождавший поезда:

«Судьба играет человеком,

Она изменчива всегда».

Он петь привык корысти ради —

За хлеба кус и за пятак.

А тут он пел с тоской во взгляде,

Не для людей, а просто так.

А степь вокруг была огромной,

А человек был сир и мал.

И тосковал бедняк бездомный

И сам себя не понимал.

И, сам себя не понимая,

Грустил он о былых годах,

И пел он, как поёт немая

Степь в телеграфных проводах.

1956

СТИХИ О ЦАРЕ ИВАНЕ

МЕЧТА О МОРЕ

Он видел лес,

Где распевают птахи

И где ночами ухают сычи.

И этот лес шумел, шумел в ночи.

И этот лес лежал до синя моря.

Он видел степь,

Где ястреб и орёл

Ныряют в травы.

Холм за холм и дол за дол

Свободно уходили на просторе.

И эта степь легла до синя моря.

А моря он не видел никогда…

Ему ночами снилась синяя вода,

Над нею пена белая кипела,

И словно степь дышал её простор.

И море пело, пело, пело.

Как по ночам поёт дремучий бор.

И птицы снились не степные,

не лесные —

Невиданные, новые, иные —

Не желтоглазый сыч,

Не серый беркут,

А птицы синеглазые морские,

Как гуси белокрылые белы

И с клювами кривыми, как орлы.

Подобно морю

Простиралась степь.

Подобно морю

Волновались чащи.

И сны его тревожили всё чаще.

Какие сны!

А им свершенья нет!

И государь державы сухопутной,

Бывало, просыпался.

Рядом с ним

Дышала женщина, как дышит море.

Но пахло духом смоляным, лесным,

И филин ухал в непроглядном боре.

А по лесным дорогам шли войска,

Шли ратники, скакали верховые,

Везли в санях припасы огневые.

И озирал просторы снеговые

Суровый воевода из возка.

О море, море — русская мечта!

Когда ещё тебе дано свершиться!

И государю по ночам не спится,

А чуть прикроет грозные зеницы,

Всё чудятся ему морские птицы,

И синева, и даль, и высота!

ИВАН И ХОЛОП

Ходит Иван по ночному покою,

Бороду гладит узкой рукою.

То ль ему совесть спать не даёт,

То ль его чёрная дума томит.

Слышно — в посаде кочет поёт,

Ветер, как в бубен, в стёкла гремит.

Дерзкие очи в Ивана вперя,

Ванька-холоп глядит на царя.

— Помни, холоп непокорный и вор,

Что с государем ведёшь разговор!

Думаешь, сладко ходить мне в царях,

Если повсюду враги да беда:

Турок и швед сторожат на морях,

С суши — ногаи, да лях, да орда.

Мыслят сгубить православных христьян,

Русскую землю загнали бы в гроб!

Сладко ли мне? — вопрошает Иван.

— Горько тебе, — отвечает холоп.

— А опереться могу на кого?

Лисы — бояре, да волки — князья.

С младости друга имел одного.

Где он, тот друг, и иные друзья?

Сын был наследник мне господом дан.

Ведаешь, раб, отчего он усоп?

Весело мне? — вопрошает Иван.

— Тяжко тебе, — отвечает холоп.

— Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,

Он-де не ведает нашей нужды.

Знаю, что потом посолен твой хлеб,

Знаю, что терпишь от зла и вражды.

Пытан в застенке, клещами ты рван,

Царским клеймом опечатан твой лоб.

Худо тебе? — вопрошает Иван.

— Худо, — ему отвечает холоп.

— Ты ли меня не ругал, не честил,

Врал за вином про лихие дела!

Я бы тебя, неразумный, простил,

Если б повадка другим не была!

Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!

Криком Малюту не вгонишь в озноб!

Страшно тебе? — вопрошает Иван.

— Страшно! — ему отвечает холоп.

— Ты милосердья, холоп, не проси.

Нет милосердных царей на Руси.

Русь — что корабль. Перед ней — океан.

Кормчий — гляди, чтоб корабль не потоп!..

Правду ль реку? — вопрошает Иван.

— Бог разберёт, — отвечает холоп.

СМЕРТЬ ИВАНА

Помирает царь, православный царь!

Колокол стозвонный раскачал звонарь.

От басовой меди облака гудут.

Собрались бояре, царской смерти ждут.

Слушают бояре колокольный гром:

Кто-то будет нынче на Руси царём?

И на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Гулкая медь,

Звонкая медь,

Как он захочет, так и будет греметь!

«Где же то, Иване, жёны твои?» —

«В монастырь отправлены,

Зельями отравлены…» —

«Где же то, Иване, слуги Твои?» —

«Пытками загублены,

Головы отрублены…» —

«Где же то, Иване, дети твои?» —

«Вот он старший — чернец.

Вот он младший — птенец.

Ни тому, ни другому

Не по чину венец…» —

«Где же, царь-государь, держава твоя?» —

«Вот она, господи, держава моя…»

А на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Он по сизой заре

Распугал сизарей.

Они в небе парят

Выше царских палат.

Они знать не хотят

Ни князей,

Ни княжат,

Ни царей,

Ни царят.

Лежит Иван, в головах свеча.

Лежит Иван, не молитву шепча.

Кажется Ивану, что он криком кричит,

Кажется боярам, что он молча лежит.

Молча лежит, губами ворожит.

Думают бояре: хоть бы встал он сейчас,

Хоть потешил себя, попугал бы он нас!

А на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Раскачалась звонница —

Донн-донн!

Собирайся, вольница,

На Дон, на Дон!