Есть два чуда, мой друг:Это нравственный стержень и звездное небо, по Канту.Средь смертей и разлукМы проносим в стихи неприметно их, как контрабанду,Под шумок, подавляя испуг.Не обида — винаЖжет, в сравнении с ней хороша и желанна обида.Набегает волна,Камни, крабы, медузы — ее торопливая свита.На кого так похожа она?Пролетает, пища,В небе ласточка, крик ее жалобный память взъерошит.Тень беды и плащаВижу; снова никак застегнуть его кто-то не может,Трепеща и застежку ища.Кто построил шатерЭтот звездный и сердце отчаяньем нам разрывает?Ночь — не видит никто наш позор.Говорун и позерСам себе ужасается: совесть его умиляет.Иглокожая дрожь.Нет прощенья и нет пониманья.Но, расплакавшись, легче уснешь.Кто нам жалость внушил, тот и вызвездил мрак мирозданья,Раззолоченный сплошь.
Ты не права — тем хуже для меня…
Ты не права — тем хуже для меня.Чем лучше женщина, тем ссора с ней громадней.Что удивительно: ни ум, как бы родняМужскому, прочному, ни искренность, без заднейПодпольной мысли злой, — ничто не в помощь ей.Неутолимое страданьеВ глазах и логика, тем четче и стройней,Что вся построена на ложном основанье.Постройка шаткая возведена тоскойИ болью, — высится, бесслезная громада.Прижмись щекойК ней, уступи во всем, проси забыть, — так надо.Лишь поцелуями, нет, собственной вины,Несуществующей, признанием — добитьсяПрощенья можем мы. О, дщери и сыныВетхозаветные, сейчас могла страницаПомочь волшебная, все знающая, — жаль,Что нет заветной под рукою.Не плачь. Мы справимся. Люблю тебя я. ВдальСмотрю. Люблю тебя. С печалью вековою.
Как писал Катулл, пропадает голос…
Как писал Катулл, пропадает голос,Отлетает слух, изменяет зреньеРядом с той, чья речь и волшебный образТак и этак тешат нас в отдаленье.Помню, помню томление это, склонностьВидеть все в искаженном, слепящем свете.Не любовь, Катулл, это, а влюбленность.Наш поэт даже книгу назвал так: «Сети».Лет до тридцати пяти повторяем формыГоловастиков-греков и римлян-рыбок.Помню, помню, из рук получаем корм мы,Примеряем к себе беглый блеск улыбок.Ненавидим и любим. Как это больно!И прекрасных чудовищ в уме рисуем.О, дожить до любви! Видеть все. НевольноСлышать все, мешая речь с поцелуем.«Звон и шум, — писал ты, — в ушах заглохших,И затмились очи ночною тенью…»О, дожить до любви! До великих новшеств!Пищу слуху давать и работу — зренью.
Увидеть то, чего не видел никогда…