Стихотворения и баллады

На кровле ворон дико прокричал —Старушка слышит и бледнеет.Понятно ей, что ворон тот сказал:Слегла в постель, дрожит, хладеет.И во́пит скорбно: «Где мой сын-чернец?Ему сказать мне слово дайте;Увы! я гибну; близок мой конец;Скорей, скорей! не опоздайте!»И к матери идет чернец святой:Ее услышать покаянье;И тайные дары несет с собой,Чтоб утолить ее страданье.Но лишь пришел к одру с дарами он,Старушка в трепете завыла;Как смерти крик ее протяжный стон…«Не приближайся! – возопила. —Не подноси ко мне святых даров;Уже не в пользу покаянье…»Был страшен вид ее седых власовИ страшно груди колыханье.Дары святые сын отнес назадИ к страждущей приходит снова;Кругом бродил ее потухший взгляд;Язык искал, немея, слова.«Вся жизнь моя в грехах погребена,Меня отвергнул искупитель[121];Твоя ж душа молитвой спасена,Ты будь души моей спаситель.Здесь вместо дня была мне ночи мгла;Я кровь младенцев проливала,Власы невест в огне волшебном жглаИ кости мертвых похищала[122].И казнь лукавый обольститель[123] мойУж мне готовит в адской злобе;И я, смутив чужих гробов покой,В своем не успокоюсь гробе.Ах! не забудь моих последних слов:

Мой труп, обвитый пеленою,Мой гроб, мой черный гробовой покровТы окропи святой водою.Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит[124],Семью окован обручами,Во храм внесен, пред алтарем прибитК помосту крепкими цепями.И цепи окропи святой водой;Чтобы священники соборомИ день и ночь стояли надо мнойИ пели панихиду хором;Чтоб пятьдесят на крылосах дьячковЗа ними в черных рясах пели;Чтоб день и ночь свечи́ у образовИз воску ярого горели;Чтобы звучней во все колоколаС молитвой день и ночь звонили;Чтоб заперта во храме дверь была;Чтоб дьяконы пред ней кадили;Чтоб крепок был запор церковных врат;Чтобы с полуночного бденьяОн ни на миг с растворов не был снятДо солнечного восхожденья[125].С обрядом тем молитеся три дня,Три ночи сряду надо мною:Чтоб не достиг губитель до меня,Чтоб прах мой принят был землею».И глас ее быть слышен перестал;Померкши очи закатились;Последний вздох в груди затрепетал;Уста, охолодев, раскрылись.И хладный труп, и саван гробовой,И гроб под черной пеленоюСвященники с приличною мольбойОпрыскали святой водою.Семь обручей на гроб положены;Три цепи тяжкими винтамиВонзились в гроб и с ним утверждены

В помост пред царскими дверями[126].И вспрыснуты они святой водой;И все священники в собранье:Чтоб день и ночь душе на упокойСвершать во храме поминанье.Поют дьячки все в черных стихаряхМедлительными голосами;Горят свечи́ надгробны в их руках,Горят свечи́ пред образами.Протяжный глас, и бледный лик певцов,Печальный, страшный сумрак храма,И тихий гроб, и длинный ряд поповВ тумане зыбком фимиама,И горестный чернец пред алтарем,Творящий до земли поклоны,И в высоте дрожащим свеч огнемЧуть озаренные иконы…Ужасный вид! колокола звонят;Уж час полуночного бденья…И заперлись затворы тяжких вратПеред начатием моленья.И в перву ночь от свеч веселый блеск.И вдруг… к полночи за вратамиУжасный вой, ужасный шум и треск;И слышалось: гремят цепями.Железных врат запор, стуча, дрожит;Звонят на колокольне звонче;Молитву клир усерднее творит,И пение поющих громче.Гудят колокола, дьячки поют,Попы молитвы вслух читают,Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,И свечи яркие пылают.Запел петух… и, смолкнувши, бегутВраги, не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет,И слабо теплятся кадилы,И гробовой у всех на лицах цвет,Как будто встали из могилы.И снова рев, и шум, и треск у врат;Грызут замок, в затворы рвутся;Как будто вихрь, как будто шумный град,Как будто воды с гор несутся.Пред алтарем чернец на землю пал,Священники творят поклоны,И дым от свеч туманных побежал,И потемнели все иконы.Сильнее стук – звучней колокола,И трепетней поющих голос;В крови их хлад, объемлет очи мгла,Дрожат колена, дыбом волос.Запел петух… и прочь враги бегут,Опять не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,Попы смелей творят молитвы.На третью ночь свечи́ едва горят;И дым густой и запах серный;Как ряд теней, попы во мгле стоят;Чуть виден гроб во мраке черный.И стук у врат: как будто океанПод бурею ревет и воет,Как будто степь песчаную орканСвистящими крылами роет.И звонари от страха чуть звонят,И руки им служить не вольны;Час от часу страшнее гром у врат,И звон слабее колокольный.Дрожа, упал чернец пред алтарем;Молиться силы нет; во прахеЛежит, к земле приникнувши лицом;Поднять глаза не смеет в страхе.И певчих хор, досель согласный, сталНестройным криком от смятенья:

Им чудилось, что церковь зашаталКак бы удар землетрясенья.Вдруг затускнел огонь во всех свечах,Погасли все и закурились;И замер глас у певчих на устах,Все трепетали, все крестились.И раздалось… как будто оный глас,Который грянет над гробами;И храма дверь со стуком затрясласьИ на пол рухнула с петлями.И он предстал[127] весь в пламени очам,Свирепый, мрачный, разъяренный;И вкруг него огромный Божий храмКазался печью раскаленной!Едва сказал: «Исчезните!» цепям —Они рассыпались золою;Едва рукой коснулся обручам —Они истлели под рукою.И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:«Восстань, иди вослед владыке!»И проступил от слов сих хладный потНа мертвом, неподвижном лике.И тихо труп со стоном тяжким встал,Покорен страшному призванью;И никогда здесь смертный не слыхалПодобного тому стенанью.И ко вратам пошла она с врагом…Там зрелся конь чернее ночи.Храпит и ржет и пышет он огнем,И как пожар пылают очи.И на коня с добычей прянул враг;И труп завыл; и быстротечноКонь полетел, взвивая дым и прах;И слух об ней пропал навечно.Никто не зрел, как с нею мчался он…Лишь страшный след нашли на прахе;Лишь внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сонМладенцы вздрагивали в страхе.