Стихотворения и поэмы

«Да читай ты погромче, не слышу ни слова!сержусь я. —                         Дальше, на обороте…»Нехода старается, но ребята все сновазагораются гневом.                                    «Ребята, постойте!»— «Нет, ты послушай этого вора!Черным по белому написано на бумаге,так и ответил на вопрос прокурора:„Да, я делал посадки в газваген“».— «А, этот, что работал у Гесса!»— «Тише, читаю! —Мне становится жарко. —„Продолжение Харьковского процесса.ТАСС. Утреннее заседание, Харьков…“»Декабрь осыпается снегом,и ветер в снежки разыгрался с березой.Как он замахнулся,                                 как закрутился с разбега,остановился, предупрежденный угрозой.Потом он принимается сноваза беготню.                 Он играет в пятнашки,снегом бросил по пути в часовогои мне заглянул за ворот рубашки.Ему не терпится сделаться бурей,чтобы устроить карусель снеговую,но слаб ветерок — немного набедокурив,свой хвост начинает ловить вкруговую.После Знаменки наша бригадапродолжает всё вперед продвигаться.Наши танки у самого Кировограда,бригада скоро будет Кировоградской.Сема дошел до родимого места.Волнуется. И меня беспокоит всё это.Мне кажется — его онемеченная невестабудет Семой прощена и согрета.«Как же это? — говорит он мне часто. —К ней — мое путешествие начиналось.С ней мое представленье о счастье,с нею связана каждая милая малость».Декабрь сильнее пробирает морозом,

синеют снеговые просторы.Сумерки ткут покрывала березам,водители прогревают моторы…«Прокурор: „С чем из школьного классавышли вы в жизнь? Расскажите-ка вкратце“.Ганс Риц: „Нас учили: как низшая раса,русские нами могут уничтожаться…“» — «Вот как! Слышите!» —                                               останавливается водитель.Гневный шум по кругу разросся.«Вот вам наука фашизма, глядите…»— «Нам бы прислали его для допроса!»— «Чтение продолжаю! Молчите!»Фашист, познавший ученье о расе,почему же твой школьный учительне сказал тебе, что я не согласен?!Ганс Риц,                   почему ты за партой в хохшулене узнал предварительно о нашей науке?Ты думал, что у меня                                       пуховые пули?Или — что слабее твоих мои руки?Когда ты впервые крикнул: «Хайль Гитлер!»и узнал, что ты — сверхчеловек,                                                            в тридцать третьем,я мелкокалиберку рукавом своим вытери притаился в пионерском секрете.Мне тоже было тринадцать,                                                когда тышел по Шербургу на фашистском параде,а я                 «Смерть фашизму!»                                                                носил на плакате,когда шумел Первомай в Сталинграде.Когда возглавлял ты «Суд чести» —суд над честью и совестью репетировал в школе,неужели не знал ты,                                     что с политграмотой вместея оружие изучил в комсомоле?!Меня учили быть достойною сменойтруда и свободы. Культурой гордиться.Тебя учили: ты — владыка вселенной,

чтобы взламывал ты чужие границы.Меня в университете учили,как надо работать для торжества человека,тебя — рассчитывать на километры и милисвои шаги по пожарищам века.Мать тебя проводила не близко,только чтобы мою ты сделал рабыней.И любимая твоя погнала тебя с визгом, чтобы я не увиделся                                     со своею любимой.Ганц Риц,ведь они же плакали, дети.«Мы к дяде поедем!» — ты придумал им сказку,а сам расстреливал их на рассвете.Они умирали, отразив тебя в глазках.Ганц Риц, ты забыл в ту минуту,что и я взял оружие опытными руками.И мы сошлись, поворачиваясь круто, —ты и я,вы и мы.Так мы стали врагами.Я гляжу на газету, исчерченную допросом,и вижу Тамару,                        бровей разведенные стрелы,волос ее золотистую россыпь,глаза ее,               как они в сердце смотрели!..А ветер опять за свое —                                            не сидится!Снег из-под танка выметает он с гулом,в щель смотровую с налету стремится,дует в орудийное дуло.Нехода читает показанья арийца.Ребята молчат, слились воедино,решимостью дышат их суровые лица:быть фашизму на скамье подсудимых!За все преступления перед миром ответит,от возмездия не уйдет поджигатель!Сема опять приникает к газете:«Допрашивается шофер душегубки…»— «Предатель?!»В сердце какой-то догадкой кольнуло.

Память мучительно перелистывает страницы.И сердце, поворачиваясь, отзывается гулом:знакомое имя!                          Что могло бы случиться?..(Харьков.Да, это верно, но что же?Предатель-шофер?                                  Нет, не помню такого!А память тасует: «Похоже, похоже!..Харьков. Тамара. Знакомо. Знакомо…»)«Прокурор: „Расскажите, подсудимый Буланов,о вашем участье в поездках за город“.Подсудимый: „В гестапо задача была намна расстрелы возить. Я работал шофером“.Прокурор: „Вам платили за это?“Буланов: „Платили мне семьдесят марок“».(А память моя озаряется светом.Ночью в Харькове. Мы с Семеном. Тамара.«Сначала глаза он прятал под брови,не разговаривал.                                  Но однажды, представьте,открыл, что зовут его Павел Петрович,в плен попал…»)Сема крикнул: «Предатель!..»— «Ага! —Я придвигаюсь поближе. —Сема, я что-то припоминаю, читай-ка!»— «Постой, — шепчет Сема,—                                                       тут где-нибудь ниже.Ага, вот! Свидетели. Выступает хозяйка»:«Здесь, на Рыбной у нас, за высоким забором,недалеко тут, дома через четыре,немцы гараж устроили вскоре.Шофер с ноября стал у нас на квартире».— «Вот как!                       Значит, поймали нуду!»— «Настигла и этого справедливая кара!»Возмездие наступает повсюду.Суд верши беспощадный, Тамара!«Сема, вот Тамаре награда:рабовладельцы — на скамье подсудимых».— «Предательство умирает под взглядом

верности и надежды любимых!..»Я гляжу на газету, исчерченную допросом,и вижу Тамару,                          бровей разведенные стрелы,волос золотистых ее летучую россыпьи глаза ее,                         как они ясно смотрели!..Ну и зима! Хоть скидай полушубок,валенки снова принимают начхозы,и сдали бы, если только к утру бынеожиданно не возвращались морозы.«Интересно узнать бы, ребята,кто поймал эту зондеркоманду?..»Поле белое ветром измято,опять расходился он, и нету с ним сладу.«Вы помните, ночью мы захватилинемцев, подкосив их трехтонку?»— «А правда, может, это и былиэти самые..»— «Отойдем-ка в сторонку».— «Ты что?»— «Я вспомнил», — шепчет мне Сема.«Про что?»— «Посмотри. —                           Он часы достает из кармана.Коротич ты помнишь?А это имя знакомо?..»Я раскрываю часы и читаю: «Буланов».Зимний вечер на исходные вышел,северный ветер поднимается, хлесткий.Мы у танка собираемся, пишемпуть дальнейший на квадратах трехверстки.(На рассвете выйти на местность,выбрать дорогу по камням и корягам,тихо выдвинуться на север —                                                    там лес есть,прикрыться неглубоким оврагом…)А ветер забирает всё кручеи снег перегоняет с места на место,потом устает и, снежинки измучив,садится,                за звездами наблюдая с нашеста.