Стихотворения и поэмы

Раньше я не был на Украине,во сне она возникала туманно.Я знал, что там небо особенно синее,что любимую называют коханой.Но, впрочем, «люблю» я в пример и не ставлю.Я знал это слово на многих языках и наречьях«Люблю»,                «кохаю»,                                  «аш милю»,                                                         «ай лав ю», —может, думал я, пригодится при встречах!Я не знал, что дела не вершатся речами,что любовь можно без слов обнаружить,о нелюбви разговаривают молчаньем,а ненависть выражают оружьем.«Украина, — я думал, — это белые хаты,где поют „Ой ты Галю“ и идут „до криницы“,где солнца,                     и неба,                                   и простора — „богато“,где черешни пламенные, как зарницы».Я знал, что стихи называются «вирши»,что там от порога начинается травкаи солома, скрученная на крышах,как в опере «Наталка Полтавка»…Украина,                     я полюбил тебя сразу,твоих веселых, неунывающих хлопцев,целящих прищуренным глазом,и блеск заката в ясноглазых оконцах.Я полюбил твои песни и поле,подсолнухи с пламенными головами.Боль твоих сел обожженных                                                    была нашей болью,а солнце твое — всё на запад, за нами!Земля героев, ты в огне полыхала,

войну изгоняя ради мира народу.Много сынов твоих в этой битве упало,но мы от фашизма оградили свободу!Моими домами стали белые хаты,твои просторы стали нашей дорогой.Мамой я называл                                украинскую «маты»и победу назову —                                «перемогой»!..Спешили мы к победе и к миру,к людям, истомленным насильем.Фашисты, привыкшие к бандитскому пиру,войну растягивали злобным усильем.По нашим планам, побеждавшим повсюду,наученные сталинградскою школой,мы устроили им стальную запрудумежду Звенигородкой и Шполой.Наша бригада, маршруты наметив,двинулась среди темени мглистойПервый фронт Украинский встретить,заканчивая окруженье фашистов.Два фронта встречались внезапным движеньемна Украине завьюженной, зимней,чтоб они,                 задохнувшись в котле окруженья,не топтались на золотой Украине.Ночь, задыхаясь, упала с разбега,так, что из глаз ее посыпались звезды,и стала колючими языками из снегавсё облизывать:                               землю, небо и воздух.От боя к бою движется неуклоннобронированный пояс для немецких дивизий,танки продвигаются гулкой колонной,чтоб завершенье к рассвету приблизить.Наша бригада пробивается в стуже.

Пряжка к застежке подтягивается во мраке.А ненависть требует —                                         подпоясать потуже,чтоб фашисты проснулись в настоящей заправке«Катюши» поджидают: «Сыграть бы!»Они пробираются через сугробы рывками,как будто столы подносят на свадьбу,поддерживая над головою руками.Плотнее стянув непромокаемые обмотки,автоматчики едут, не думая о простуде,Идут, покачиваясь, лобастые самоходки,выпрямив указательные пальцы орудий.Падает снег, настилая заносы.Мороз свирепствует, пустоту перерезав.С детства известно, что в такие морозынельзя дотронуться до железа.Мы торопимся, за исход беспокоясь,по узкому коридору проходит бригада.За нами развертывается бронированный поясшириной в траекторию танкоснаряда.С боем влетели мы на рассветев деревню притихшую                                         и, пробиваясь на запад,условленные увидали ракеты.И получили предупрежденье комбата.Потом загремело: «Здорово! Здорово!»Танки горячие мы поставили клином.Встретились воины Первого и ВторогоУкраинских фронтов                                             на земле Украины.Когда рассвет начинал подниматься,наш сосед — рота Первого фронтапоставила рядом танк «двести двенадцать»,он красиво подошел с разворота.«Ты видишь, — говорю я, — механик,

что делают! Не оскандалиться надо!»И сразу мы ощутили дыханьеразорвавшегося неподалеку снаряда.И бросились, в разные стороны тычась,опоясанные дивизии «непобедимых».И все эти восемьдесят с лишним тысячоказались на скамье подсудимых.Они старались вырваться с лету,перестраивались и бросались в атаки.А мы, осколочными рассеяв пехоту,подкалиберными поджигали их танки.«Тигры» на сугробах дымятся.За нашим удачным выстрелом следомдва «тигра» разбил                                   танк «двести двенадцать».«Сема, отстаем от соседа!»Трое суток битва не утихалас вечера к вечеру.                               С рассвета и до рассвета.Корсунь-Шевченковская земля полыхалау могилы дорогого поэта.Но пояс наш не может порваться.«Бронебойный!» — кричу я башнёру…Но вдруг загорелся                                        танк «двести двенадцать»,мы увидели пушку у косогора.«Пантера» еще стояла на месте,еще дым весь не вышел из дула.Я поместил ее в центр перекрестья,и «пантеру» огнем шумящим обдуло.Двое из экипажа «двести двенадцать»в сугробы выбросились, как спички.Танк, разбрасывая пламя и сажу,взорвался и выбыл из боевой переклички…Перебираясь через сугробы в потемках,в почерневшей от разрыва воронке

двух танкистов обугленных отыскали мы с Семкой,взяли на руки, отнесли их в сторонку.Один уже умер.                           Не ответит, не скажет.Другой — студит снег в ладонях багряных.«Ты кто?» — я спросил.«Командир экипажа…»Бинт мокреет на затянутых ранах…«Это ты командовал „двести двенадцать“?Твой сосед — это я. Меня? Звать Алешкой…Два „тигра“? Твои это, должен признаться.Мы встретились, как пряжка с застежкой!..»— «Алеша, — шепнул он, — как же так, неудача!Танка нет моего, а еще не готово…Один устоишь? Не сорвется задача?Слово дай!..»                     Я поднялся.                                         «Честное слово!»Волненье меня охватило от этойклятвы простой.                               А он трепещет от жара.Нехода из танка нас вызвал ракетой,командир умирал уже на руках санитара.«Честное слово»                               с той минуты священнойна языке у меня перестало вертеться.Клятву эту высокую, как приказ непременный,произношу я с замиранием сердца…И двинулись мы на поле утюжить,войну задыхающуюся связали.Гусеницы побелели от стужи,каски со свастикой к земле примерзали.К миру! Солнце обожженное, следуй!Мир и свобода продвигаются рядом.Мы битву завершили победой,названной Вторым Сталинградом.