Средь почты медленной и малой,когда дороги замело,однажды книжица попалак нам в белорусское село.Там на обложечке весенней,лицом прекрасен и влюблен,поэт страны Сергей Есенинбыл бережно изображен.Лишь я один во всей округе,уйдя от мира, тих и мал,под зимний свист последней вьюгиее пред печкою читал.Поленья, красные вначале,нагревши пламенем жилье,чудесным блеском освещалистраницы белые ее.Я сам тогда, кусая рукуи глядя с ужасом назад,визжал, как та визжала сука,когда несли ее щенят.Я сам, оставив эти долы,как отоснившиеся сны,задрав штаны, за комсомоломбежал по улицам страны.И, озираясь удивленно,всё слушал, как в неранний часдышали рыхлые драчены,ходил в корчаге хлебный квас.
ГУБЕРНСКАЯ РЯЗАНЬ
В начале самом жизни ранней,в краю зеленом, голубом,я жил как раз в самой Рязани,губернском городе большом.Тогда мне было лет пятнадцать,но я о многом понимал.Мне до сих пор те стогны снятся,хоть я как будто старым стал.Непритязательно одетый,я жил тобой без суеты,о «Деревенская газета»,юдоль крестьянской бедноты!Мне жизнь была такая впору.В закутке, бедном и сыром,заметки страшные селькоровя обрабатывал пером.В дни социальных потрясений,листая книгу и журнал,я позабыл тебя, Есенин,и на Демьяна променял.Мы блеска тут не наводили,нам было всем не до красот.В село отряды уходилибез барабанов в этот год.Под солнцем, смутным и невнятным,они из схваток боевыхвезли на розвальнях обратнотела товарищей своих.Платя за всё предельной мерой,упрятав боль в больших глазах,мы хоронили их на скверахи на недвижных площадях.Я помню марево печали,и черный снег, и скорбный гул.Шли митинги в промерзшем зале,молчал почетный караул.