Стихотворения и поэмы

1Соймонов[560] тосковал с утра,— во сне увидел он Петра.Царь дал понюхать табаку, но усмехнулся, говоря:"Просыплешь, рваная ноздря!"Сон вызвал острую тоску.Март.Отступили холода.Но вьюги вьют.До самых крыш в сугробах тонут города —Тобольск, Ялуторовск[561], Тавда[562].А через месяц, поглядишь, пойдет и вешняя вода.…Соймонов едет на Иртыш, дабы измерить толщу льда."Потопит нынче, говоришь?" — кричит он кучеру.А тот:"Уж обязательно зальет! Отменно неспокойный год!"2У прорубей шумит бабье.Полощут грубое белье из домотканого холста.…Вода иртышская желта,Как будто мылись в ней калмык,Монгол, джюнгарец[563], кашкарлык[564],Китаец и каракиргиз[565],И всё течет к Тобольску вниз.Зрит Азия из прорубей."Нет, не затопит. Не робей!" — Соймонов кучеру шепнул,Осколок льда легонько пнул, румяной бабе подмигнул."Ты, тетка, кланяться оставь!На лед корзиночку поставь да расскажи: мутна вода?"А бабы хором:"Ох, беда!"Тут вышла женка молода, собою очень хороша,Да прямо на колени бух посередине ИртышаПеред Соймоновым на снег,Как будто ноги кто подсек:"Спаси девиц и молодух! Старух спаси!Година злая на Руси!С полуденных-то линий, знать, орда встает на нас опять.Беда! Так было и всегда. Идет вода, за ней — орда!"С трудом преодолевши гнев, Соймонов молвит, покраснев:"Ты! Встань. Какая там орда?"— "На пограничны города орда задумала напасть,Нас взять под басурманску власть!"Вскричал Соймонов:"Враки! Чушь! Кто нашептал тебе? Твой муж?"— "Не муж! Матросы на судна́х".— "Так о подобных шептунах мне доносите в тот же час,Не то казнити буду вас!"Передразнил:""Орда! Орда!" Нам ли бояться дикарей?"Но бабы снова:"Ох, беда! Пускай бы наш архиерей служил молебенпоскорей!"3Крут взвоз.""Орда!" А что — орда? С ордою справимся всегда,Вот как бы не пришла беда теперь с другого к нам угла.С гнилого не пришла б угла, с норд-веста. Вот что, господа!"Метель.Архиерейский дом чуть виден в сумраке седом."К архиерею?"— "Нет! Отстань! Зачем к нему в такую рань…"— "Назад прикажете? Домой?"Соймонов:"Вот что, милый мой! Ты поезжай себе домой,А я назад вернусь пешком. Пройдусь я, братец, бережком".Такой ответ не нов. Знаком.Бормочет кучер со смешком:"Он на свидание с дружком поплелся, губернатор наш.Придет же в ум такая блажь — затеял дружбу с мужиком".4Есть дом поблизости реки. Над крышей — пестрые коньки.В том доме, около реки, живут лихие ямщики.Не разбитные кучера, красавцы с барского двора,А ямщики!Совсем простые мужики, природные тоболяки живутв хоромах у реки.Тут ям[566]. Тут кони горячи.Тут конской запахом мочи пропитан ноздреватый снег.Вот бородатый человек на вилы поднял пласт назьма[567].Остановившись у ворот, Соймонов сумрачно зовет:"Здорово, господин Кузьма!"Заходят вместе на крыльцо. А кто там смотрит из окна?Довольно милое лицо. Голубоока и нежна."Кузьма! Не скажешь, кто она?"— "Она? Ильюшкина жена".— "Так что ж он прячет? Сколько раз я, милые, бывал у вас,А не видал его жены. Вы показать ее должны".— "Скромна!" — ответствует Кузьма.Соймонов входит в хорома. Вздохнув, садится на скамью."Ну, ладно! Позови Илью".Покой в хороме. Образа.Великомучениц глаза огромные глядят с икон.Кругом икон со всех сторон сияние цветных лампад,А ниже, выстроены в ряд, на полках книжицы стоят[568].Их много. До четырехсот. Иные взяты в переплет, иные трепаны весьма.Те книги приобрел Кузьма.По математике труды, определители руды… Да многое найдется тут.Ночами между книжных груд Кузьма таится, бородат.Сидит, следит, что пишет брат. Немало трудится Илья.Необычайная семья. Сыны простого мужичья, а грамотней иных господ.Ну, где ж Илья?"— "Сейчас придет!"5Илья не так могуч, как брат.Он несколько сутуловат, глаза печальней и темней…"Илья! Оставь своих коней.Побудь-ка с нами, свет Илья! Готова рукопись твоя^{688}?Хочу я поглядеть, когда была высокая вода".— "Сие узнаем без труда!"Довольно рукопись толста.Сто девяносто два листа в ней переписано уже.Рука, привычная к вожже и к сыромятному кнуту, историю писала ту.Перо по белому листу вела ямщицкая рука.Тут начато издалека: есть родословия ЕрмакаИ о прибытье россиян на Ледовитый океан,И о добыче серебра и золота из горных недр;Указы царского двора, который на угрозы щедр;

И о восточных есть послах, и о звериных промыслах.А вот и о разлитье вод."Вот видишь, тысяча семьсот семнадцатый помечен год.Неужто нынче так зальет?"Соймонов молвит, помолчав:"Иртыш могуч и величав! Стихию трудно побеждать…Из Омска надо ожидать Фрауэндорфа^{689} в эту ночь:Он едет, чтобы нам помочь".— "Фрауэндорфа? Ждете?"— "Да. Он скажет, высока ль вода.Начальник крепости степной — Карл Львович — человек чудной,Ио всё же он сообразит — грозит беда иль не грозит,Он нам ответит без труда, насколько высока вода там, на верховиях реки.…Ну, до свиданья, ямщики! Будь здрав, Кузьма!Будь здрав, Илья!Занятна рукопись твоя. Пиши и впредь — вот мой совет!"Но тут вздохнул Илья в ответ!"Эх, губернатор, сударь мой!Позвольте отвезти домой сейчас на собственном коне.Скажу кой-что наедине".6Несутся кони по реке. Чуть виден город вдалеке.К Соймонову оборотясь, заговорил ямщик в тоске:"Я, генерал, хочу бросать сибирску летопись писать!"— "А почему?"— "Не говорил я никому, тебе скажу я одному…Пойми, Соймонов-господин. Ты мудр! Ты дожил до сединТерпел ты лютую беду. С тобой я душу отведу!Премудрый звездочет-монах живет в монастыре у нас.Он о старинных временах рассказывал мне много раз.Но что монашеский рассказ!Толкую с духами! Во сне они являются ко мне.Мерещатся мне все, о ком я размышляю.С ЕрмакомБеседовал я глаз на глаз, да и с Кучумом[569] в тот же час,С обоими теперь знаком!Являются мне казаки, дьяки, бояре, мужики…Мне всё одно — что раб, что князь,—Мне все толкуют, не таясь,Чтоб знал их повесть я один — Ильюшка, Черепанов сын.Ермак мне говорит: "Зерно посеял я!" — "Взошло оно!" — я отвечаю Ермаку.Честь воздаю я казаку.Да вот, по правде говоря, колосьев много гибнет зря…"Соймонов хмурится:"К чему иносказанья?.. Не пойму.О ком ты речь свою ведешь?"— "А ты кого из Омска ждешь?Как с холуями он сойдет в форштадт[570] из крепостных ворот,Весь разбегается народ".— "Фрауэндорф?"— "Вестимо, да! Злодей назначен был тудаХранить окрайны города, чтоб не тревожила орда.Но задирает и орду — раз по двенадцати в годуОтряды шлет — аулы жжет! Их мужиков в полон берет.Вот он каков!Тревожит мирную орду, а те — обратно — казаков!"— "Да. Так недолго до беды…Вот и бабье насчет орды. Дошел слушок и до бабья".Соймонов морщится:"Илья!А ты подумав, говоришь?А под присягой повторишь?"— "И повторю! Хоть самому государю".— "Да, ты упрям!Все, Черепанов, знаю сам, но за рапорт благодарю!"Соймонов щупает ноздрю.Слегка болит она.Нет-нетДа и кольнет. Там нерв задет.Когда-то вырвали почти ее палачески клещи.Пришили ловко лекаря,Но всё же знать дает ноздря, хотя не видно и рубца.Домчали кони до дворца, остановились у крыльца.Тут полость отстегнул ямщик.Соймонов вышел из саней. Он говорит еще мрачней:"Илья! Попридержи язык!"7Не прекращается метель. Ночь надвигается снежна.В соседней горнице постель готовит ямщику жена."Илья! Бросай-ка ты писать. Довольно.Всё не описать!"Молчит.Жена берет свечу. Подходит сзади.По плечу погладила. И над плечом склонилась."Пишешь-то о чем? А ну-ка брось. Давай прочти".Она неграмотна почти, но разум — не откажешь — есть.Всё понимает, коль прочесть."Про Федьку повесть варнака".— "Про Федьку? Повесть? Варнака?"Вот здесь жена… Стоит, близка.Но только, словно издали, Илья ответствует:"Внемли".8" "Жил небогатый дворянин[571]. Феодор — у него был сын. Подрос. Забота у отца латыни обучить юнца. А тут как раз великий Петр всем недорослям вел осмотр. "Сынок,— сказал,— не глуп у вас. Пойдет он в навигацкий класс, ваш сын!" Был в Сухаревой башне[572] он, в Москве, наукам обучен и флота стал гардемарин[573]. А вскоре ходит в мичманах. Уже и в маленьких чинах отличный был он офицер. В Варяжском море[574] как-то раз царя великого он спас, близ финских шхер.И был Соймонову указ по Волге-матушке поплыть, Хвалынско море[575] изучить, на карту берег нанести, глубин промер произвести. И лучше выполнить никто не смог бы порученье то, поплыв на юг.Рек Петр: "Ты доброе творишь! Искусен в деле ты, мой друг!" И карты те послал в Париж, в дар Академии наук чтоб знал весь свет — с Каспийских вод летят двуглавые орлы туда, где Индия встает, как марево из жаркой мглы Когда ж великий Петр помре, скорбя о том государе Соймонов Федор продолжал его труды. Теченье вод изучал, полет звезды. Своею опытной рукой "Светильник" поднял он морской, чтоб просвещала моряка сей книги каждая строка. И тот "Светильник" посейчас для мореходов не погас, столь он хорош! И моря Белого чертеж[576] Соймонов Федор сделал тож. Изобразил сии моря впервой не кто-нибудь, а он. И от великого царя достойно был бы награжден. Увы! Великий Петр помре. И учинилось при дворе в те годы много воровства и всяческого плутовства. "Как поживиться можно тут!" Является за плутом плут, за вором вор! И не стерпел такой позор Соймонов — генерал-майор, сената обер-прокурор. Сказал: "Я есмь еще не стар! Пред вами я не задрожу. Я — генерал кригс-комиссар[577] — вам покажу!" И точно, будучи упрям, он не молчал. Ревизии то тут, то там он назначал… Манкировать, мол, не люблю и воровства не потерплю.Но не дремала мошкара, что, осмелевши без Петра, российский облепила трон. "Соймонова,— сказал Бирон[578],— казнить пора!" Предлог нашли. К чужому делу приплели. "Соймонов-де, поносну речь об Анне слыша, не донес!" Ведут под стражей на допрос. Был приговор: нещадно сечь того Соймонова кнутом и ноздри вырвати потом! И тот, кем славен русский флот, кто спас великого Петра,— в Сибирь на каторгу идет!Иные дунули ветра. Елизавета, дщерь Петра, взошла на трон. "Соймонов! — вспомнила.— Где он? Сей муж доподлинно учен, зело отважен! Как-то раз отца мово от смерти спас! Найдите!" — отдала приказ.В Сибирь был послан офицер. Один острог, другой острог царицын посетил курьер. Соймонова найти не смог. "Пожалуй, ищете вы зря!" — так офицеру говорят. Уж вовсе собрался назад он ехать в Петербург, но вот в Охотск он прибыл на завод, где каторжные варнаки, ополоумев от тоски, в расчесах, в язвах, мерзких столь, что описать не можно их, в чанах вываривают соль из окаянных вод морских. На кухню каторжной тюрьмы, как будто просушить пимы, зашел он. Садят хлебы в печь бабенки каторжные там. Так офицер заводит речь:"Соймонов не известен вам?"— "Как звать?"— "А Федор его звать: Федор Иванович. Моряк".— "Нет! Про такого не слыхать. Соймонова как будто нет" — бабенки молвили в ответ. "Ну, до свиданья, коли так. Искать, как видно, труд пустой".Прислушивалась к речи той старушка некая:"Постой! Какой-то Федька есть варнак. Да вот гляди-кося, в углу там в сенцах, прямо на полу, тот, в зипуне".Седой, в морщинах, полунаг, тут поднял голову варнак."Вы обо мне?"— "Как имя?"— "Имя не забыл. Соймоновым когда-то был, но имя отняли и честь, лишили славы и чинов. И ныне перед вами есть несчастный Федор Иванов!"Конец истории таков: освобожденный от оков, Соймонов — губернатор наш. Сполняют флотский экипаж и сухопутные войска приказы Федьки-варнака.С церковных говорят кафедр попишки часто про него, что злее беса самого он — выходец острожных недр. Неправда! Милостив и щедр. Хотя горяч. На то моряк. К тому вдобавок и старик. А на Байкале он воздвиг Посольску гавань и маяк. В Охотске, в каторге где был, морскую школу он открыл[579]. И знает сибиряк любой: проклятие над Барабой[580], и вся сибирская страна той Барабой разделена как надвое. И долог путь, чтоб те трясины обогнуть. Туда Соймонов поспешил, обследовал он ту страну. Сибири обе слить в одну — Восточну с Западной — решил. Соединить Сибири две, приблизить обе их к Москве и верстовые вбить столбы в грудь Барабы! Дорогу через степь найти, по ней товары повезти, отправить на Восток войска, коль будет надобность така. То сделал губернатор наш. Невольно честь ему воздашь. Но был бы вовсе он герой, коль совладал бы с мошкарой. Опять воспрянула она. Взять Карла Львова, шалуна… Иль Киндерман[581] — шалун второй. Кормить сосновою корой своих задумал он солдат. Премного сделался богат от экономии такой. Торгует выгодно мукой…"9Ночь за окошками снежна.

"Ильюша! — говорит жена.— Остановись-ка, помолчиСлышь, кто-то ходит у окна".Встает ямщик.Не оглянувшись на жену, идет к окну.Но в тот же миг жена бросается к печи."Хотя бы пожалел детей ты, грамотей! — кричит жена. —Тебя учить еще должна! Ужо дождешься ты плетей!Елизавета померла. Соймонова плохи дела.Слова, какие пишешь ты,— на всех начальников хула!А коли рукопись найдут? Тебе дыба и первый кнут.Узнаешь, каковы клещи!"И свиток ежится в печи, где угли пышут, горячи.Он вспыхивает.Точно вздох или дальний выстрел, тих и глух,Та вспышка. Милосердный бог! Всё пеплом стало.Он потух!"Ах, дура! Как могла посметь! Сего тебе я не прощу,—Кричит Илья. Схватил он плеть.— Тебя я, дура, проучу!"— "Проучишь? Ну, давай учи!Уж лучше ты меня хлещи, приму побои на себя,Да не желаю, чтоб тебя пытати стали палачи!"— "Ну, баба! С бабами беда. Сколь, норов бабий, ты упрям!"Бросает плеть, идет к дверям."Куда?"— "В царев кабак пойти хочу".— "Вот что задумал! Не пущу!"И, в душегрее меховой, пряма, румяна и гневна,Как неприступный часовой, склад сторожа пороховой,стоит в дверях его жена.10Соймонов дома, во дворце.С ожесточеньем на лице доклады выслушал чинуш, стяжателей, чернильных душ.Вот, кабинет на ключ замкнув и уши ватою заткнув,Облокотился на бюро. Схватил гусиное перо.Его немножко покусал. Распоряженья подписал.Другие отложил дела. Берет тетрадку со стола.Воспоминанья о царе, об императоре Петре,Историк Миллер[582] попросил. Что ж, услужу по мере сил!То сделать… И еще одно. Сей труд кончать пора давно:"Сибирь есть золотое дно"[583].…"Сибирь есть золотое дно". Один нырнуть сюда готов, яко ловитель жемчугов,Другой в цепях идет на дно…Но нет! Писать не суждено. Скребется кто-то у дверей."Что надо? Говори скорей!"— "Из Омска!" — крикнул казачок,Соймонов отомкнул крючок.В передней хохот громовой. Там некто в шубе меховой.Косматая над головой папаха. Рыжий лед с усищ.Ух! От подобных голосищ избави бог!"Погода очень много плох! Испорчен много переправ!Федор Иванович! Будь здрав!"Соймонов сумрачно в ответ:"Прошу, Карл Львович, в кабинет пройти ко мне".11Вошли.Взглянувши на портрет, что здесь повешен на стене,Гость вымолвил:"Елисавет?"— "Она!"Ночь за окошками снежна."То дочь Петра… А где же внук[584]?"— "А внук… Повешен будет…"— "Как?"Негодованье и испуг."Я понимаю не вполне!"— "Ну да! Повешен на стене портрет сей будет. В полный рост.(Что, милый друг? Не так я прост. Ответ каков?)"Ночь. За окошком снег и мгла.Елизавета умерла. Сварлива к старости была, а всё ж могла вершить дела,На небесах она теперь, Петра пленительная дщерь.А хилый внук взошел на трон.Что дед воздвиг, то рушит он!"Карл Львович! В Омске как дела?Вода в верховьях прибыла?"— "Есть! Прибыла".— "Зима суровая была?"— "О, да! Она была суров.Нам много не хватало дров. Шпицрутены[585] пришлосьпожечь, чтобы топить в казармах печь.Ха! Даже нечем было сечь — вот сколько не хватало дров!"— "Что ж ты с солдатами суров,— Соймонов молвит.—Всё бы сек!Скажи, что ты за человек? Большой любитель ты наук,но человечеству не друг.Ты поступаешь, как злодей! Ты мучаешь своих людей.Что задираешь ты орду! Большую натворишь беду.—Кричит Соймонов сам не свой.— Что думаешь ты головой?"12Пыхтит в передней бледный гость. Он еле сдерживает злость."Ауфвидерзейн! Спокойна ночь!"Кричит Соймонов:"Пшел ты прочь, злодей, палач!Ишь выбежал. Помчался вскачь!.."Соймонов в кабинет идет.Пожалуй, волновался зря.Пожалуй, до государяКарл Львович дело доведет.Да и защиту там найдет.…Болит ноздря.Залечена, а всё ж нет-нет да и кольнет. То нерв задет.Грехи. Ругаться не к лицу. Всё ж дал острастку наглецу!И долго бродит по дворцу Соймонов. Подошел к окну.Сибирь! Ты у снегов в плену.Вот голый куст, как хлыст, торчит из снежной мглы.А здесь, в дворце, скрипят полы. Так душны темные углы-Ах, только сердце не молчит! Томительно оно стучит.Идет Соймонов. Тяжелы его шаги, ох, тяжелы,Как будто всё еще влачит он каторжные кандалы.13Вот с божьей помощью в Притык, в кабак,приткнувшийся к горе, добрался все-таки ямщик,Кто лается там на дворе? Казак как будто. Вовсе бос.Ишь выкинули на мороз.Спросил Илья:"А ты, дружок, босой не отморозишь ног?"Кричит казак:"Друг, помоги! Во целовальников[586] сундук мои попали сапоги.С какими-то ворами пить черт дернул.А пришло платить: "За нами, говорят, беги!"

А я бежать не захотел.Ну, целовальник налетел: "Давай в уплату сапоги!"Сапог в сундук, меня — за дверь.Не знаю я, как быть теперь. Ни в чем не виноват, поверь!Как взять обратно сапоги? Хоть ты советом помоги!""Ты кто?"— "А я Игнатий Шпаг, из Омской крепости казак.Фрауэндорф нас взял в конвой".Илья качает головой:"Зело несчастный ты, казак. Ну, ничего!Идем в кабак!"В избе дымище, духота. Как пекло адское точь-в-точь.Вот целовальникова дочь раскрыла пухлые уста.Накинулась на казака."Вернулся? Прочь из кабака!"Илья ей молвит:"Не реви! Свово папашу позови. Эй, целовальник!"— "Что, Илья?"— "Обижены мои друзья. Страдает здесь ИгнатийШпаг, из Омской крепости казак.Над ним строжиться не моги. Отдай Игнашке сапоги!"— "Сейчас!"— "Ну вот. Давно бы так!"С Ильей целуется казак:"Ямщик, я друг тебе навек! Ты справедливый человек!"Шумит Притык, ночной кабак.Сам целовальник льет вино:Илья, мол, не бывал давно. Он редкий гость у нас — Илья"Готова рукопись твоя?"Молчит Илья. Он, морщась, пьет.Глядит, каков кругом народ: бродяги и посадский людА вон хитрец — искатель руд… Семинаристы тут как тутстуденты школьные[587], а пьют!Увидели Илью, орут:"Аз, буки, веди, глаголь, добро, яко медведи страшныВедро "Винум крематум" выпей, Илья! Готова летопись твоя?"Прислушался Игнашка Шпаг:"А что за летопись, Илья?"— "Да ничего… Болтают так".— "О летописи о какой их речь?"Махнул Илья рукой."Студентов школьных кто глупей? Давай, Игнаша, лучше пей!"И глупы пьют, и мудры пьют!Тут поднялся искатель руд. Магический волшебный прут показывает:"Господа!Сей прут вонзается туда, где под землею есть руда.Всё видит в недрах он земли. Продам его за три рубли!"Толпится вкруг посадский люд. Взглянуть охота им на прут.Толкуют люди так и сяк.Шумит Притык, ночной кабак.Сказал казак Игнашка Шпаг:"Коль прут сей видит в глубь земли, так стоит он не три рубли,А коль он стоит три рубли, так он не видит в глубь земли!Нет, не пойду искать руду!Друг! Нам рублей из серебра не даст уральская гора-А вот железа для ядра…"— "Не шумствуй!"— "В Омске генерал на хлебе держит и воде.Я убежал бы за Урал. Да там помещики везде".— "Не шумствуй! Больно уж ты резв!Я вижу, ты зело нетрезв"."Ты грамоте учен, ямщик?Что ведомо тебе из книг?"Шумит кабак ночной, Притык."Что ведомо из старых книг? Чему быть ныне суждено? —Тут головой Илья поник.—Что ж ведомо из старых книг! Едва ль их мудрость я постиг.Бывает многое от книг, а многое и от плутыг…Непостижимо для ума на свете многое весьма".Ого! В дверях стоит Кузьма."Илья! — кричит.— Ты здесь, Илья?Послала женушка твоя сказать, чтоб шел домой на ям.Тебя курьеры ищут там.Ямщик им надобен хорош. Фрауэндорфа повезешь!"14Тобольск проснулся на заре. Кремль розовеет на горе.Как будто в беличьи меха укутан город весь до крыш.Звон ведер. Пенье петуха."Пой! Весну раннюю сулишь!Не за горами и апрель. Сосульки. Будет днем капель.Через недельку развезет".Фрауэндорфа повезет Илья, как сказано, с утра.Что не гостишь? Примчал вчера, а нынче утром и назад?И отдохнуть у нас не рад? Была баталья, говорят?Чуть свет — уже в обратный путь!"К дворцу подашь, да не забудь, кто твой седок! — сказал Кузьма.—Фрауэндорф-то зол весьма,Свой экипаж-то не готов. Дал кучеру он сто кнутов.Потребовал — вынь да положь: "Ямщик мне надобен хорош!"Вот ты его и повезешь…"Кремль розовеет на горе. Кресты сияют на заре…Дворец… Ворота… Шумный двор.Соймонов вышел. Мутен взор.С Фрауэндорфом разговор, брезгливо морщась, он ведетВот кончили.К Илье идет."Везешь?"— "Так точно".— "Ну, вези. Смотри не вываляй в грязи.Иль вверх тормашками на лед не выверни. Он зол. Прибьет".— "Прибьет? А если я прибью?"Соймонов смотрит на Илью:"Что? Стал ты вовсе сущеглуп? Ты вежлив должен быть, не груб".Сух генеральский голос, тих:"Марш! Чтобы жалоб никаких!"15Лохматых фырканье коней…Гарцуют позади саней Фрауэндорфа казаки.На них папахи высоки и нахлобучены до глаз.Болят головушки у вас? Что, казаки,— охота спать?Не удалось вам отдохнуть.Вчера явились и опять сегодня утром в дальний путь.А вот и сам Игнашка Шпаг! Ну, как дела твои, казак?Притык понравился — кабак?Фрауэндорф брюзглив и зол,В тяжелой шубе меховой садится в сани."Живо! Пшел!"По деревянной мостовой несутся кони.Казаки, качаясь в седлах, как спьяна,

Рванули следом.У реки на яме свищут ямщики.О, дом родимый! Из окна кто выглянул? Никак — жена."Бог свят! Дорога далека. Храни Ильюшу-ямщика,Владычица, мать преблага!" — наверно, молится она.Крут взвоз. Отвесны берега. Подтаивают снега. Мост. Перевоз.У прорубей дерьмо, навоз.Кой-где видна уже вода поверх лысеющего льда.Татарский движется обоз. "Айда! — кричат.— Айда, айда!"Орда! Товар везет издалека. Иртыш — великая река.16Но вдруг брезгливая рука толкнула в бок."Живей! Гони! — кричит седок.— Гони живей!Вот мой приказ, чтоб этот город скрылся с глаз!"Просить не надо ямщика. Бич щелкнул. Кони понеслись.Но снова голос седока:"Поторопись! Поторопись!Ты сочиняешь летопись! Аннал строчит твоя рука[588].Вожжу держать не разучись!"Как знает он? От старика, от губернатора узнал."Ты, сочинитель! Твой аннал ты много долго сочинял.Но препаршивый твой Пегас, он хуже водовозных кляч!"Ага! Галопом хочешь? Вскачь? Ужо узнаешь ты сейчас.Уважим, коли просишь нас.Хулишь ты коней? Кони — львы! Узнаешь — кони каковы!17Лед блещет неба голубей, но мутны очи прорубей…Глух сзади топот казачья."Отстали, милые друзья!"Дорога… Прорубь… Полынья…Рвануло. Встал горбом сугроб.Плеснуло. Брызнуло.В галоп!В галоп несутся казаки.Но, друг от друга далеки, один отстал, другой отстал…Обрывы. Берег дыбом встал…Крут яр. Там свищет гибкий тал[589].Ага! Ожгло? Пригнись! Вот так!Ну. пронесло! Теперь овраг.Перелетим на всем скаку?Уж треуголка на боку! Слетит, пожалуй, с головы!Узнал ты — кони каковы?Руками ветер не лови! На помощь стражу не зови.Не радуйся, что тот казак других опередил людей,Ведь это же Игнашка Шпаг!Ты думаешь, тебя, злодей,Игнашка хочет отстоять?На сабельную рукоятьИгнашка руку положил, клинок он полуобнажил,Но не меня рубить, Илью, а голову отсечь твою!Уразумел? Завыл, как волк?Ага! Откинулся. Замолк.Смерть! Смерть близка!Но тут, на счастье седока, выносит леший мужикаиз придорожного лескаДерьма навстречу целый воз. Везут навоз на перевоз.Мелькнула, издали видна, сарая ветхая стена.Куда дорога завела?Пес выскочил из-за угла.И мчится тройка, как стрела, по шумной улице села.18Аж в пене морды лошадей.Крут поворот.К саням сбегается народ. Тревожны голоса людей.Вот наконец нагнал казак.Конечно, он: Игнашка Шпаг.Он мчался, шашку обнажив!"Седок-то жив?Я думал — вывалишь в овраг!"Глядит казак на ямщика, глядит ямщик на казака,Седок согнулся и молчит."Подымется, как закричит, ударит…— думает Илья.—Прощай, головушка моя!"Но нет. Сидит недвижен, нем."Да он без памяти совсем!"Нет. Притворяется. Хитер! Начать он медлит разговор-Вот смотрит, жалобно стеня,Промолвил:"Подыми меня!Ямщик! О, помогай мне слезть!Мне очень много дурно есть.Ямщик! Веди меня в избу!"Ты слаб. Испарина на лбу. Теперь веди тебя в избу!Вошли. Ложится, истомлен, на бабьи шубы. Говорит:"Ох! Внутренность совсем горит.Отбита внутренность моя.О! Ты злодей, ямщик Илья!Ты захотел меня убить…Я не велю тебя казнить,Мне сам Христос велел прощать.Ни слова больше! Замолчать!"А! Чуешь, для чего клинки вытаскивали казаки на всем скаку в глухом лесу."Воды!"— "Сейчас я принесу".— "Скорее".Из-под шуб и дох тяжелый раздается вздох.19На шумной улице села толпа гудит невесела.А всё ж смеются казаки, довольны чем-то мужики.Глядят они на ямщика."Намял ты барину бока! Он, слышно, очумел слегка".— "Злодей бы вовсе околел, да губернатор не велел!"…Соймонов стар, Соймонов сед. Не хочет он держать ответ.И так уж на своем веку он претерпел немало бед.Отставку скоро старику дадут за выслугою лет.И мирно доживет свой век птенец петровского гнезда.Эх, господа вы, господа! Орлы! Кто ж крылья вам подсек?На шумной улице села толпа гудит невесела.И липнет теплый вешний снег к подошвам стоптанных сапог.О, села у больших дорог! К вершинам гор, к низовьям рекПути на запад, на восток, пути в столицу и в острог…Трудна дорога, далека. Но ведомы для ямщикаВсе полосатые столбы с Кунгура[590] вплоть до Барабы.…Теплом пахнуло из избы.Лучина дымная горит. С полатей смотрит мужичок.Задумчивый, он говорит:Фрауэндорф-то занемог! Плашмя уляжется в возок.Сенца бы надо подостлать… А то тебе несдобровать!"— "Не сомневайся. Довезу… И не таку тяжелу кладь перевозили на возу!"1937