За горизонтом,В мире сорных трав,Где блещут солонцовые плешины,Лежат ничком старинные машины.Старинные…Сказавши так, я прав.Агрикультура знает много тайн.Таинственен и сложен чрезвычайноИ вовсе не походишь на комбайнТы, предок современного комбайна!Не лошадьми ль толкаемый вперед,Возник из австралийского ты зноя?Австралия!Там всё наоборот!А вот еще чудовище иное:Котлы, каких не видывал и ад,—К их тяжким чревам ржавчина пристала.Вы не жалели черного металла,Конструкторы, полсотни лет назад!И напролом ломилась эта сила,Как будто паром был он сыт и пьян,Такой Ойль-Пул[28].И вот его могила,И шелестит вокруг него бурьян.Здесь,За холмами,В мире сорных трав,Где над солончакового плешинойКрушины ствол возвысился, коряв,—Стою я перед мертвою машинойИ отхожу, ни слова не сказав.Но думаю:"Всегда бывает так!Еще недавно твердь[29] под ним дрожала,Всё грохотало,И толпа зевак,Ликуя, как за чудищем, бежала.И вот теперьНа грани роковойЛежит недвижен, ржав, тяжеловесен.…А иногдаБывает таковойСудьба людей,ИдейИ старых песен".1935
Свободные в суждениях своих,О многом мы сумели столковаться,Но и поныне в чувствах кой-какихСтесняемся друг другу признаваться,Хотя бы и в интимнейшем кругу.Вот, например:Я вам ничуть не лгуИ рисоваться вовсе не намерен,Но я буквально слышать не могу,Когда рыдают женщины.УверенИ сам бываю:Всё же это вздор!Лиха беда! Поплачет — перестанет.Но не могу те слезы с неких пор переноситьЖестоко это ранит.Мне в молодости было всё равно.А вот теперь, когда подходит старость,Вдова ль заплачет, пьющая вино,—Я ощущаю и тоску и ярость,Иль школьница чернильное пятноВ тетрадь посадит и ревет от кляксы,—Я не могу, хоть самому смешно,Из-за какой-то волноваться плаксы.Не верите?Так я открою вам,Взялась откуда жалостливость эта.Не улыбайтесь простоте ответа…А дело в том, что я когда-то, где-то,Но женщину заставил плакать сам.1935