Стихотворения и поэмы

Ты видел ли порой, как лебедь важный,Задумавшись, скользит по зыби влажной?То, шею гибкую склонив к волне,Свой образ созерцает в глубине,То горделиво крылья распускает,Наяд пленяя, белизной блистает;То озера расплескивает гладь,Алмазы брызг пытаясь подобрать,Чтобы в подарок отнести подругеИ вместе любоваться на досуге.Но тех сокровищ удержать нельзя,Они летят, сверкая и скользя,И исчезают в радужном струенье,Как в вечности — текучие мгновенья.Вот так и я лишь время трачу зря,Под флагом рифмы выходя в моря;Без мачты и руля — напропалуюВ разбитой лодке медленно дрейфую;Порой увижу за бортом алмаз,Черпну, — а он лишь вспыхнул и погас.Вот почему я не писал ни строчкиТебе, мой друг; причина проволочкиВ том, что мой ум был погружен во тьмуИ вряд ли угодил бы твоемуКлассическому вкусу. УпоенныйИгристою струею ГеликонаМоих дешевых вин не станет пить.И для чего в пустыню уводить

Того, кто на роскошном бреге Байи,Страницы Тассо пылкого листая,Внимал волшебным, звонким голосам,Летящим по Армидиным лесам;Того, кто возле Мэллы тихоструйнойЛаскал несмелых дев рукою буйной,Бельфебу видел в заводи речной,И Уну нежную — в тиши лесной,И Арчимаго, сгорбившего плечиНад книгой мудрости сверхчеловечьей;Кто исходил все области мечты,Изведал все оттенки красоты —От зыбких снов Титании прелестнойДо стройных числ Урании небесной;Кто, дружески гуляя, толковалС Либертасом опальным — и внималЕго рассказам в благородном тонеО лавровых венках и Аполлоне,О рыцарях, суровых, как утес,О дамах, полных кротости и слез, —О многом, мне неведомом доселе.Так думал я; и дни мои летелиИли ползли — но я не смел начатьТебе свирелью грубой докучать,И не посмел бы, — если б не тобоюЯ был ведом начальною тропоюГармонии; ты первый мне открылВсе тайники стиха; свободу, пыл,Изящество, и слабость, и протяжность,

И пафос, и торжественную важность;Взлет и паренье Спенсеровых строф,Как птиц над гребнями морских валов;Торжественные Мильтона напевы,Мятежность Сатаны и нежность Евы.Кто, как не ты, сонеты мне читалИ вдохновенно голос возвышал,Когда до высочайшего аккордаДоходит стих — и умирает гордо?Кто слух мой громкой одою потряс,Которая под грузом, как Атлас,Лишь крепнет? Кто сдружил меня с упрямойЗадирою — разящей эпиграммой?И королевским увенчал венцомПоэму, что Сатурновым кольцомОбъемлет все? Ты поднял покрывало,Что лик прекрасной Клио затеняло,И патриота долг мне показал:Меч Альфреда, и Кассия кинжал,И выстрел Телля, что сразил тирана.Кем стал бы я, когда бы непрестанноНе ощущал всей доброты твоей?К чему тогда забавы юных дней,Лишенные всего, чем только нынеЯ дорожу? Об этой благостынеМогу ль неблагодарно я забытьИ дани дружеской не заплатить?Нет, трижды нет! И если эти строки,

По-твоему, не слишком кривобоки,Как весело я покачусь в траву!Ведь я давно надеждою живу,Что в некий день моих фантазий чтеньеТы не сочтешь за времяпровожденьеНикчемное; пусть не сейчас — потом;Но как отрадно помечтать о том!Глаза мои в разлуке не забылиНад светлой Темзой лондонские шпили;О! вновь увидеть, как через луга,Пересекая реки и лога.Бегут косые утренние тени;Поеживаться от прикосновенийИграющих на воле ветерков;Иль слушать шорох золотых хлебов,Когда в ночи скользящими шагамиПроходит Цинтия за облакамиС улыбкой — в свой сияющий чертог.Я прежде и подозревать не мог,Что в мире есть такие наслажденья, —Пока не знал тревог стихосложенья.Но самый воздух мне шептал вослед:«Пиши! Прекрасней дела в мире нет».И я писал — не слишком обольщаясьНаписанным; но, пылом разгораясь,Решил: пока перо скребет само,Возьму и наскребу тебе письмо.Казалось мне, что, если я сумеюВложить все то, что сердцем разумею.

Ничто с каракуль этих не сотретМоей души невидимый налет.Но долгие недели миновалиС тех пор, когда меня одушевлялиАккорды Арна, Генделя порывИ Моцарта божественный мотив;А ты тогда сидел за клавесином,То менуэтом трогая старинным,То песней Мура поражая вдруг,Любое чувство воплощая в звук.Потом мы шли в поля, и на простореТам душу отводили в разговорю,Который и тогда не умолкал,Когда нас вечер с книгой заставал,И после ужина, когда я бралсяЗа шляпу, — и когда совсем прющалсяНа полдороге к городу, а тыПускался вспять, и лишь из темнотыШаги — все глуше — по траве шуршали…Но еще долго, долго мне звучалиТвои слова; и я молил тогда:«Да минет стороной его беда,Да сгинет зло, не причинив дурного!С ним все на свете празднично и ново:Труд и забава, дело и досуг…»Я словно вновь сейчас с тобою, друг;Так дай мне снова руку на прощанье;Будь счастлив, милый Чарли, — до свиданья.