Стихотворения и поэмы

В Англию он вернулся только по прошествии нескольких лет, которые провел, живя сперва в Италии, потом в Испании, причем сделал много полезных наблюдений касательно этих стран, их законов и форм правления, а уж языками овладел в совершенстве.

Время, которое он провел в Испании, предназначалось им, когда он ехал в Италию, для путешествия в Святую Землю, посещения Иерусалима и поклонения Гробу Господню. Но то, что он оказался в окраинной части Италии, где не было возможности найти достойных попутчиков или надежных проводников, или то, что удаленность от родины оборачивалась неопределенностью в денежных делах, помешало ему сподобиться этого счастья, о чем он часто и с сожалением вспоминал.

Вскоре после его возвращения в Англию лорд Эллесмер, этот образец мудрости и величия, бывший тогда лордом хранителем Большой печати и лордом-канцлером Англии, заметил его ученость, знание языков и прочие способности и, проникшись приязнью к нему самому и оценив его умение держаться в обществе, сделал его своим главным секретарем, причем предполагал и задумывал, что этот пост станет первой ступенькой в его продвижении по лестнице государственной службы, для которой он, как часто повторял Его Светлость, весьма подходил.

Пока мистер Джон Донн исполнял эти обязанности, его подчиненное положение никогда не мешало лорду Эллесмеру видеть в нем не только слугу, но и друга; и чтобы засвидетельствовать это, Его Светлость, прибегая к услугам мистера Донна, выказывал величайшую обходительность, а также отвел ему место у себя за столом, причем его общество и участие в беседах, по мнению лорда Эллесмера, весьма украшало трапезы.

Он состоял на этой службе в течение пяти лет, и держали его там отнюдь не из милости, напротив, он изо дня в день приносил своим друзьям пользу. Но за это время он проникся — я не смею сказать «к несчастью» — сильнейшей привязанностью, которая, не будучи безответной, переросла в любовь, к некоей молодой и благородной даме, жившей в семье его патрона и приходившейся племянницей леди Эллесмер и дочерью сэру Джорджу Мору, в то время кавалеру ордена Подвязки и коменданту Тауэра.

До сэра Джоржда дошли кое-какие намеки на этот счет, и он, зная, что предусмотрительность есть неотъемлемая часть мудрости, незамедлительно перевез дочь из этого дома в свой собственный, находившийся в Лофесли, графство Суррей; однако было уж поздно, ибо обе стороны уже обменялись обетами, которые не могли нарушить.

Об этих клятвах знали только они сами; друзья же и той, и другой стороны потратили немало усилий и доводов, чтобы убить или охладить их привязанность друг к другу; но вотще; ибо любовь — это льстивый смутьян, который, случалось, мешал даже умудренным годами и опытом людям предвидеть те беды, какие слишком часто оказываются отпрысками этого слепого отца; это страсть, заставляющая нас совершать ошибки с той же легкостью, с какой смерч уносит пушинки, и побуждающая добиваться желаемого с неутомимостью и хитроумием. И хитроумие это, несмотря на всю бдительность окружающих, в конце концов тайно соединило их, от рассказа о том, как это случилось, я воздержусь, а потом и привело под венец, причем они не приняли во внимание мнение тех друзей и близких, чье одобрение всегда было и будет необходимо, дабы любовь, пусть даже добродетельная, могла стать законной.