Стихотворения и поэмы

Настала полночь года — день СвятойЛюции, — он лишь семь часов светил:Нам солнце на исходе силШлет слабый свет и негустой,Вселенной выпит сок.Земля последний допила глоток,Избыт на смертном ложе жизни срок;Но вне меня всех этих бедствий нет,Я — эпитафия всемирных бед.Влюбленные, в меня всмотритесь вы

В грядущем веке — в будущей весне:Я мертв. И эту смерть во мнеТворит алхимия любви;Она ведь в свой черед —Из ничего все вещи создает:Из тусклости, отсутствия, пустот...Разъят я был. Но, вновь меня создав,Смерть, бездна, тьма сложились в мой состав.Все вещи обретают столько благ —Дух, душу, форму, сущность — жизни хлеб...

Я ж превратился в мрачный склепНебытия... О вспомнить, какРыдали мы! — от слезБурлил потоп всемирный. И в хаосМы оба обращались, чуть вопросНас трогал внешний. И в разлуки часМы были трупы, душ своих лишась.Она мертва (так слово лжет о ней),Я ж ныне — эликсир небытия.Будь человек я — суть моя

Была б ясна мне... Но вольнейЖить зверем. Я готовВойти на равных в жизнь камней, стволов:И гнева, и любви им внятен зов,И тенью стал бы я, сомненья ж нет:Раз тень — от тела, значит, рядом — свет.Но я ничто. Мне солнца не видать.О, вы, кто любит! Солнце лишь для васСтремится к Козерогу, мчась,Чтоб вашей страсти место дать —

Желаю светлых дней!А я уже готов ко встрече с ней,Я праздную ее канун, верней —Ее ночного празднества приход:И день склонился к полночи, и год...(Перевод Д. Щедровицкого)

Все стихотворение построено на причудливой игре образов тьмы и света, ночи и дня. Эта игра уже задана в самом названии. У ранних христиан вечерня была частью службы всенощного бдения, которое продолжалось всю ночь и заканчивалось с наступлением утра. (В английском языке nocturn — часть службы, называемой matine. В широком смысле стоящее в заглавии слово nocturnal можно перевести и как ночная молитва). В елизаветинскую эпоху день Святой Люции (в английском варианте Люси) приходился на 13 декабря и считался тогда самым коротким днем в году. Он был также днем зимнего солнцеворота, когда солнце, предвосхищая наступление весны, входило в созвездие Козерога. Характерно, что и само имя Люция (Lucy, от латинского lux — свет) было значимо для поэта. Согласно ее житию, Люция, дева-мученица, ослепленная во время пыток за христианскую веру, стала у католиков святой, патронессой света и зрения.

Призрачный апокалиптический пейзаж стихотворения, мрачная полночь самого темного дня в году, уставшее, растратившее силы солнце, земля, поглотившая все живительные соки, и близящийся к смерти мир воплощают меланхолическое настроение героя, которого томит безысходная скорбь по умершей возлюбленной. Он — эпитафия всех бед. Обращаясь к юным влюбленным грядущей весны, наступление которой предвещает солнцеворот, герой призывает их изучить его опыт — алхимия любви воссоздала его из отрицательных величин: отсутствия, тьмы, смерти.

Как указали исследователи, в эпоху Ренессанса опыты алхимиков, пытавшихся превратить одно вещество (свинец) в другое (золото), часто сравнивали с процессом духовного возрождения в христианской религии — в обоих случаях нужно было пройти через состояние небытия, чтобы обрести новое бытие.[1863] Герой стихотворения Донна проделал лишь часть этого пути, превратившись после смерти возлюбленной благодаря таинственной «алхимии любви» в «эликсир небытия», но все же оставшись в подверженном тлению мире, где любовь неизбежно сопряжена со смертью. Став «эпитафией» всех бед, герой теперь как бы олицетворяет самим своим существованием хрупкий памятник жизни вопреки смерти, любви вопреки утрате и расставанию.