Стихотворения Н. М. Языкова

Горделивый и свободный,Чудно пьянствует поэт!Кубок взял; душе угодныЭтот образ, этот цвет;Сел и налил; их ласкаетВзором, словом и рукой… – и пр.

Вот каков этот смелый и отважный орел, этот пророк, грядущий в мир! Вот каковы его поэтические звуки, стройные и сладостные,

В которых раб свои забудет муки,И царь Саул заслушается их.

Поэт напрасно ищет во всем мире этого чудного забвения: он находит его только в вине.

С течением времени остепенился и Языков. Г. Перевлесский говорит об этом с откровенным простодушием, может быть, даже не чуждым иронии, – по крайней мере оборот речи, употребленный издателем Языкова, не особенно благоприятен для последнего периода деятельности поэта. «Во время странствований Языкова по целебным водам, – пишет г. Перевлесский, – в годы тяжких страданий от сокрушительного недуга, разгульный строй его лиры нередко менялся на важный и торжественный, вместо игривых, разудалых песенок слышались спокойные, величавые и благоговейные песнопения отчизне и религии». Итак, нужны были страдания сокрушительного недуга, чтобы отучить Языкова от его песенок! Но, отучивши от песенок, к чему же болезнь приучила его? Ни к чему, – решительно. В это время, как и прежде, под влиянием важного настроения духа, Языков мог написать две-три возвышенных звучных пьесы; но общий характер, содержание поэзии до конца жизни осталось у Языкова одно и то же. Изменение только в том, что поэт беспрестанно сожалеет теперь о том, что прежде воспевал с таким восторгом. Из пьес серьезного направления, написанных Языковым в один из последних годов его жизни, есть одна действительно замечательная вещь – «Стихи на памятник Карамзину». Особенною живостью и силою отличается здесь изображение времен Грозного. Но, вообще говоря, бессилие Языкова пред серьезными вопросами и идеями было в конце жизни, может быть, еще более, чем в начале его поэтической деятельности. В стихотворении «Землетрясение» он задает поэту задачу, которою, как известно, восхищался Гоголь: [9]

Так ты, поэт, в годину страхаИ колебания земли,Носись душой превыше страхаИ ликам ангельским внемли.И приноси дрожащим людямМолитвы с горней вышины,Да в сердце примем их и будемМы нашей верой спасены.

И прежде, как мы видели, Языков призывал поэта к проповеданию истин людям; теперь он только иначе мотивирует свое требование. Как же это призвание выражается у него в тот период его поэзии, к которому относится «Землетрясение»? Вот как:

В Москве там вас, – я помню, яНе раз, не два, и всенародно,Пел горячо и превосходно,Громко-хвалебными стихами,Усердно поклонялся вам.И подобает тем стихамХвала моя…Смотрите вот:Лишь мало-мальски успокоен

В моем житье, еще расстроенТолпой болезненных заботПочти весь день, еще надеждеПочти не смею доверять,Что буду некогда опятьТаким, каков бывал я прежде[10].

Смеем думать, что последние стихи относятся не к одному только восстановлению здоровья поэта, а и к его поэтическому характеру. То же может подтвердить и другое послание, относящееся к тому же времени и начинающееся стихами:

В достопамятные годыМилой юности моейВы меня, певца свободы

И студентских кутежей,Восхитительно ласкали…

и продолжающееся так:

Поэтически-живая,Отцвела весна моя,И дана мне жизнь иная,Жизнь тяжелая, – но я…Тот же я…[11]

Оба эти стихотворения писаны, как видно, тогда, когда Языков немножко выздоравливал. Они объясняют нам, как смотреть на его грустные сожаления о том, что он вину и кутежу

Уже не может, как бывало,Петь вольнодумную хвалу…[12]