Стены в тустепе ломались на три,на четверть тона ломались, на сто…Я, стариком, на каком-то Монмартре{269}лезу — стотысячный случай — на стол.Давно посетителям осточертело.Знают заранее всё, как по нотам:буду звать (новое дело!)куда-то идти, спасать кого-то.В извинение пьяной нагрузкихозяин гостям объясняет: — Русский! —Женщины — мяса и тряпок вязанки —смеются, стащить стараются за ноги:«Не пойдем. Дудки!Мы — проститутки».Быть Сены полосе б Невой!Грядущих лет брызгойхожу по мгле по Сеновойвсей нынчести изгой.Саженный, обсмеянный, саженный, битый,в бульварах ору через каски военщины:— Под красное знамя! Шагайте! По быту!Сквозь мозг мужчины! Сквозь сердце женщины! —Сегодня гнали в особенном раже.Ну и жара же!
Полусмерть
Надо немного обветрить лоб.Пойду, пойду, куда ни вело б.Внизу свистят сержанты-трельщики.Тело с панели уносят метельщики.Рассвет. Подымаюсь сенскою сенью,синематографской серой тенью.Вот — гимназистом смотрел их с парты —мелькают сбоку Франции карты.Воспоминаний последним токомтащился прощаться к странам Востока.
Случайная
станция
С разлету рванулся — и стал, и на мель.Лохмотья мои зацепились штанами.Ощупал — скользко, луковка точно.Большое очень. Испозолочено.Под луковкой колоколов завыванье.Вечер зубцы стенные выкаймил.На Иване яВеликом.Вышки кремлевские пиками.Московские окна видятся еле.Весело. Елками зарождествели.В ущелья кремлёвы волна ударяла:то песня, то звона рождественский вал.С семи холмов, низвергаясь Дарьялом,бросала Тереком праздник Москва.Вздымается волос. Лягушкою тужусь.Боюсь — оступлюсь на одну только пядь,и этот старый рождественский ужасменя по Мясницкой закружит опять.