Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Россия — всё:      и коммуна,           и волки,и давка столиц,      и пустырьная ширь,стоводная удаль безудержной Волги,обдорская темь      и сиянье Кашир. Лед за пристанью за ближней,оковала Волга рот,это красный,     это Нижний,это зимний Новгород.По первой реке в российском сторечьискользим…     цепенеем…         зацапаны ветром…А за волжским доисторичьемкресты да тресты,        да разные «центро».Сумятица торга кипит и клокочет,клочки разговоров        и дымные клочья,а к ночине бросится говор,        не скрипнут полозья,столетняя зелень зигзагов Кремля,да под луной,      разметавшей волосья,замерзающая земля.

Огромная площадь;           прорезав вкривь ее,неслышную поступь дикарских лапсквозь северную Скифиюя направляю     в местный ВАПП^{215}. За версты,     за сотни,        за тыщи,            за массуза это время заедешь, мчась,а мы  ползли и ползли к Арзамасусо скоростью верст четырнадцать в час.Напротив     сели два мужичины:красные бороды,        серые рожи.Презрительно буркнул торговый мужчина:— Сережи! —Один из Сережей        полез в карман,достал пироги,      запахнул одеждуи всю дорогу жевал корма,ленивые фразы цедя промежду.— Конешно…      и к Петрову…            и в Покров…за то и за это пожалте процент…а толку нет…

     не дорога, а кровь…с телегой тони, как ведро в колодце…На што мой конь — крепыш,            аж и онсломал по яме ногу…         Раз тыправительство,      ты и должончинить на всех дорогах мосты. —Тогда      на него      второй из Сережприщурил глаз, в морщины оправленный.— Налог-то ругашь,        а пирог-то жрешь… —И первый Сережа ответил:            — Правильно!Получше двадцатого,         что толковать,не голодаем,     едим пироги.Мука, дай бог…      хороша такова…Но што насчет лошажьей ноги…взыскали процент,        а мост не проложать… —Баючит езда дребезжаньем звонким.Сквозь дрему      все время           про мост и про лошадьдо станции с названьем «Зимёнки».

На каждом доме      советский вензельзовет,      сияет,     режет глаза.А под вензелями        в старенькой Пензестарушьим шепотом дышит базар.Перед нэпачкой баба седаотторговывает копеек тридцать.— Купите платочек!         У нас           завсегдазаказывала     сама царица… — Морозным днем отмелькала Самара,за ней   начались азиаты.Верблюдина     сено        провозит, замаран,в упряжку лошажью взятый.Университет —        горделивость Казани,и стены его     и донынехранят   любовнейшее воспоминаниео великом своем гражданине^{216}.Далёко

   за годы      мысль катя,за лекции университета,он думал про битвы         и красный Октябрь,идя по лестнице этой.Смотрю в затихший и замерший зал^{217}:здесь   каждые десять на стоего повадкой щурят глазаи так же, как он,        скуласты.И смерти     коснуться его           не посметь,стоит   у грядущего в смете!Внимают     юноши        строфам про смерть,а сердцем слышат:        бессмертье. Вчерашний день        убог и низмен,старья   премного осталось,но сердце класса        горит в коммунизме,и класса грудь      не разбить о старость.1927