Стихотворения. Проза

Молю тебя, не мучь меня:Твой шум, твои рукоплесканья,Язык притворного огня,Бессмысленные восклицанья5 Противны, ненавистны мне.Поверь, привычки раб холодный,Не так, не так восторг свободный

Горит в сердечной глубине.Когда б ты знал, что эти звуки,10 Когда бы тайный их языкТы чувством пламенным проник, —Поверь, уста твои и рукиСковались бы, как в час святой,Благоговейной тишиной.15 Тогда душа твоя, немея,

Вполне бы радость поняла,Тогда б она живей, вольнееРодную душу обняла.Тогда б мятежные волненья20 И бури тяжкие страстей —Все бы утихло, смолкло в нейПеред святыней наслажденья.

Тогда б ты не желал блеснутьЛичиной страсти принужденной,25 Но ты б в углу, уединенный,Таил вселюбящую грудь.Тебе бы люди были братья,Ты б тайно слезы проливалИ к ним горячие объятья,30 Как друг вселенной, простирал.

ПРОЗА

ЧТО НАПИСАНО ПЕРОМ, ТОГО НЕ ВЫРУБИТЬ ТОПОРОМ[184]

1-й эпиграф

21 апреля в понедельник после обеда, накануне дня[185], назначенного торжественным нашим обещанием для дружеской искренней беседы, залогом коей должно оставаться какое-нибудь произведение недели[186], следствие той мысли, которая нас занимала или того чувства, которому мы предавались, я задумал об исполнении сего обещания, думал, думал и, признаюсь, что оно мне показалось несколько странным, несмотря на твердое решение мое его свято соблюдать. Это чувство не ускользнуло от меня, я постарался углубиться в него, вникнуть в причины, возбудившие в нас такой незапный жар, такое неистовое желание видеть и рассматривать на бумаге, как мы глядим в глаза друг другу, взаимные наши мысли, желания, стремления, надежды, боязни и все, что произведут юная горячность жизни и бурные порывы деятельности. Отчего, спросил я довольно наивно, зародилась в вас мысль непременно клеймить еженедельно ваши беседы каким-нибудь неизгладимым штемпелем и тогда только верить друг Другу, когда мы взаимно поверим себя на бумаге. Мысли только выпросились из головы моей, чтобы отвечать на сей вопрос, и тут постарался я их изложить в том порядке и с тою ясностью, которую позволят мне и собственное волнение и, может быть, обширность сего предмета.

Два друга сошлись мнениями, чувствами, сговорились, поняли друг друга и, несмотря на то, в их разговорах не было еще совершенной искренности, недоставало еще того коренного слова, которое выражает самую личность и должно быть печатью каждого мыслящего и чувствующего человека. Отчего? Неужели недоверчивость может остановить самые чистые порывы непринужденного восторга? Или слово сие столь ужасно обнимает всю жизнь нашу, что мы его пугаемся и не хотим его выразить? Или мы не владеем сим могущим словом? Грустно останавливаться на последнем вопросе и тягостно искать удовлетворительного ответа. Грустно сознаваться, что мы не знаем, не чувствуем самих себя, своей цели, своих средств и возможностей, что мы блуждаем и тешим себя одною игрою жизни, а не обхватили еще его древа и не покушались сорвать его истого плода.