Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести

Ну, погоди же, опять насидишься у меня в потемках! Служанка как раз укладывает в ящик кое-какие «особенно ценные вещи»: ведь не знаешь, в какой день, какой час и минуту опять раздастся «призыв родины». Эти вещи уже разложены на полу. Маленькая жестяная копилка, красиво окрашенная в зеленое; среди братьев она идет за грош. Элегантное кожаное паспарту для календаря; отчетливо видны нацарапанные ногтем буквы и цифры: «1872 год», но не беда. Кофейная чашечка, еще вполне пригодная к употреблению,- но коль жертвовать, так жертвовать. Домашняя бархатная шапочка,- правда, из кисточки выдернуты золотые нитки, да и подкладку надо бы новую,- ну да родине еще послужит!

– Так. И положите еще вон того китайца. Да, чтобы не забыть! Если я вас с этим куда-нибудь пошлю и к вам начнут приставать, чтоб вы назвали фамилию дарителя… мою то есть… вы молчите! Умолять будут, грозить, подкупать – ни звука.

Мне не надо громкой славы. Маленькая – еще куда ни шло…

У меня теперь много забот в связи с моей книгой. Удачная ли получится? И разойдется ли? Я собираюсь написать книгу под названием «О чешской политике, чешских политиках и наших политических успехах…» Лучшего названия не придумаешь!

Конечно, я имею намерение создать вполне современную книгу. Мы стали очень любознательны; нас уже не удовлетворяет простое утверждение, что вот это – прекрасно; мы в таких случаях радуемся, как и прежде, но хотим также наслаждаться знанием того, почему это прекрасно, как оно возникло, как складывалось и т. д. А чтоб как можно скорей все это узнать, мы идем прямо к тем, кто эту красоту творил, и ставим перед ними совершенно конкретные вопросы. И на основании полученных ответов пишем книги. Скоро у нас будут целых три такие книги, выросшие из вопросов и ответов: первую издал какой-то немец – об актерах, вторую готовит одна американка – о поэтах, а третью выпускаю в свет я – о чешских политиках.

Я предлагаю этим господам те же самые вопросы, которые были заданы деятелям искусства – поэтам, так как чешская политика, во-первых, подлинное искусство:

ведь она является самоцелью; а во-вторых, она, конечно, поэзия, так как непрактична.

Прилагая образчик своего письма, обращаюсь с просьбой ко всем уважаемым редакциям не счесть за труд напечатать его в ближайшем номере своих газет. Конечно, бесплатно!

«Милостивый государь! Вы, вероятно, уже слышали о моей новой книге, которая вскоре будет выпущена «Чешским клубом» в Праге. Я еще собираю для нее так называемый материал. Не откажите ответить мне на следующие вопросы: 1) Когда Вы предпочитаете играть по отношению к народу роль патрона – днем или ночью? 2) Когда Вы трудитесь на благо народа, возникает ли у Вас потребность в прохладительных,- например, пиве, черном кофе, почетных званиях, сигарах или брани по адресу инакомыслящих? 3) Составляете ли Вы свои планы спасения народа сразу набело или же сперва начерно? 4) Приобрели ли Вы какие-нибудь особые навыки в деле спасения народа? 5) Легко или тяжело дается Вам труд на благо народа? Не прошибает ли Вас при этом пот?' 6) Трудитесь ли Вы для родины даже тогда, когда в этом нет надобности? 7) Сколько часов в день работаете Вы для родины? Ответ прошу по возможности не задерживать.

С совершенным почтением…

N. В. Почтовые расходы с удовольствием возьму на себя.

Прага, 24 января 1885 г.»

ПЕРВОЕ МАЯ 1890 ГОДА

«Был первый май…»

Извините, пожалуйста, что я тоже начинаю такой, хотя и всем нам милой, поэтической, но все же слишком избитой фразой. На этот раз, право, не получается по-другому! В Чехии, что ни год, около первого мая эти слова Махи произносятся десятки тысяч раз десятками тысяч людей; а в нынешнем году (позвольте мне теперь опять употребить ходячую, очень избитую фразу) мне хотелось бы иметь столько золотых, сколько раз именно в нынешнем году произносились эти слова у нас, часто еле слышным шепотом, как бы невольно, словно во сне…

Да, было Первое мая 1890 года! И тот, кто пережил этот день как зрелый, размышляющий человек, на всю жизнь запомнит его!

Было бы интересно прочесть какую-нибудь написанную по-чешски, озаренную огнем истинной поэзии, проникнутую глубокими, по-настоящему «человечными» идеями «мистерию», в которой выступали бы отдельные годовые праздники, состязаясь в споре, кто же из них выше других, кто же из них первый.

Пусть, например, выступит день Нового года. Но не тот пустой, заимствованный в чужих землях праздник, после которого болит и кружится тяжелая голова и который сопровождается шумными, противными обрядами, исполненными лжи и надоедливого эгоизма! Пуств это будет чешский новогодний день, который жив у нас до сих пор в деревне. В доме торжественно и тихо; повсюду чисто, все еще накануне прибрано и приготовлено, выполняется только самая необходимая, неотложная работа; все говорят друг с другом так сдержанно, почти вполголоса и остерегаются чем-нибудь рассердить или вывести из себя; в церковь надевают самое нарядное платье, а потом горячо молятся, и до нового трудового утра все так счастливы, всем так хорошо!