Стиляги. Как это было

Вообще прямой связи между стилягами и развитием джаза нет. Если брать историю раннего джаза – послевоенного, – то большинство джазменов к категории стиляг не относилось. Но небольшая часть относилась. Были такие легендарные лабухи-стиляги – Боря Матвеев, Леня Геллер, Утенок, которые еще при Сталине играли.

Послевоенный джаз начал развиваться в хрущевские времена – в пятьдесят девятом – шестидесятом годах. Тогда время стиляг уже прошло. А вот те, кто играл джаз еще при Сталине, – люди легендарные. Они как раз повлияли на меня. Это люди, которые проповедовали запрещенный полностью джаз после войны, умудряясь играть на подпольных халтурах, на квартирах, на танцах. И вот там собирались “чуваки” с “чувихами”, танцевали. Были облавы. Приезжали “раковые шейки” (милицейские машины, прозванные так за раскраску, напоминавшую популярную в те годы карамель. – Г. Л.), всех вязали. Вот здесь связь была.

Анатолий Кальварский:

Джаз в СССР был запрещен после постановления тысяча девятьсот сорок восьмого года, после речи товарища Жданова (см. главу “Низкопоклонство перед Западом”. – Г. Л.

). Были распущены очень многие коллективы. Единственный оркестр, который тогда остался, – оркестр Утесова. Но и он не назывался джаз-оркестром.

Когда началось это поветрие, один из старейших музыкантов, работавших на Ленинградском радио – а там изначально репетировал джаз-оркестр Краснознаменного Балтийского флота, – мне рассказывал: приходила к ним комиссия, и комиссию возглавлял скрипач Театра оперы и балета имени Кирова некто товарищ Аркин. Этот товарищ Аркин подозвал к себе гитариста на беседу и спрашивает: почему ты играешь на шестиструнной гитаре? У нас же есть замечательная семиструнная русская гитара. Зачем нам нужна эта шестиструнная гитара? Болеслав Сигизмундович Росинский, который мне рассказывал эту историю, был человек не робкого десятка и острый на язык. Он сказал Аркину: А вот вы играете на четырехструнной скрипке. А есть такой прекрасный инструмент русская балалайка. Так вот возьмите три струны и играйте на трех струнах. Тогда Аркин ему сказал, что вопрос снят.

Валерий Попов:

Сначала появились песни как бы советские, но для стиляг. Мода под видом сатиры, под видом пародии. Был такой оркестр под управлением Атласа – король всех площадок. И они придумали гениально. Был цензурный комитет, который принимал все номера. Каждый джаз, каждый ресторанный коллектив проходил комиссию. Ребята понимали, что вообще джаз играть нельзя, а под видом сатиры – можно. И комиссия тоже понимала, потому что ей тоже хотелось погулять, послушать что-то. И играли песни разоблачающе-манящие. Разоблачительные – и в то же время в ритмах рок-н-ролла и буги-вуги.

Это было первое, что прорвалось. Потом началась эпоха блистательного джаза. В Питере самым известным был “Диксиленд”. Усыскин был знаменитый трубач, маленький, в очках. Потом у него стало ухудшаться зрение, и он все более выпуклые такие линзы носил. Впоследствии “Диксиленд” вышел на официальную сцену, стал ездить за границу, чуть не в консерватории выступал. Такая музыка южных штатов – быстрая, ритмичная, сначала один солирует, потом другой солирует, импровизируют… Вечера с “Диксилендом” – это было наше главное счастье в жизни. Мы музыкантов всех знали по именам. Если в каком-то институте играет “Диксиленд”, это была эпопея – прорваться на вечера. Помню, во скольких прорывах я участвовал… Билеты распределяет только институтский профком. Дают отличникам или своим, близким – тоже коррупция власти. Остальным надо было прорываться. Стоят дружинники – и надо было жать, давить. Кто-то прорвался – смял дружинников. Пробежали. Потом они усилили кордон. Потом говорят, что там вот через окно можно пролезть в женский туалет, а оттуда выйти через другое здание и потом прорваться туда. Помню такие операции – через угольные кучи, через кочегарки пролезали. Входим в зал – и “Диксиленд” шпарит. Полное счастье. Стряхиваешь с себя грязь, пыль, уголь – и начинаешь плясать. Помню, часто это было в спортивных залах, где стоят шведские стенки. В Военмех как-то прорвались – и танцевали у шведских стенок. Мой друг там встретил свою любовь. Помню, ехали из Солнечного – купались, загорали, вечером такие веселые: давай прорываться в Военмех. Прорвались в Военмех, и мой друг Слава встретил там свое счастье. Случайно зашли, случайно прорвались – и оказалось, что это жизнь.

Потом стали солидные, огромные оркестры появляться. Уже профессиональные. Был такой знаменитый трубач Носов. Появились коллекционеры дисков, теоретики. Джаз лет тридцать оставался нашей религией. Слушали все мы его с утра до вечера. Ведущий “Voice of America” Уиллис Коновер, с таким густым голосом, был нашим джазовым кумиром. “Jazz Hour” – “Час джаза” называлась передача. Все американские джазовые гении к нам пришли через Уиллиса Коновера. Их записывали, переписывали… Диски “на костях” так называемые – на рентгеновских пленках. Было чем заниматься, было чему радоваться.

Валерий Сафонов: