Стилист

– У тебя что, тоже эдипов комплекс? – ехидно спросила она. – Тоже на старушек тянет, как Есипова? То-то я удивилась, что ты так быстро с ним разобрался и даже правильные советы давал. Теперь мне понятно, откуда ноги растут.

– Ты не права, Ксюша, – мягко ответил он. – Она старше меня всего на три года, ей сорок восемь. И никаких сыновних чувств я к ней не испытываю. Эта женщина была со мной рядом много лет, мы вместе с ней прошли через многие трудности, у нас дети, мы их растим, и мы очень дружим. Она много сделала для меня в свое время, и я считаю себя обязанным обеспечить ей приемлемый уровень существования хотя бы во второй половине жизни. Дети подрастут и сами пробьются, заработают себе на автомобили и квартиры. А она уже ничего не сможет для себя сделать. Это моя забота и моя обязанность.

– Ты хочешь сказать, что тебя держит возле нее чувство долга?

В ней снова вспыхнула надежда. Он не любит свою старую жену, он просто выполняет обязанность. А коль так, ничто не может помешать ему быть с Оксаной. Пусть не жениться на ней, она не настаивает, но просто быть, приходить, пить здесь кофе, ложиться в постель. Пусть он пообещает ей хотя бы это, и она с радостью кинется снова в опасную игру, чтобы заработать деньги и спокойно сидеть дома и варить борщи в ожидании редких визитов Вадима. А может быть, растить его детей…

– Ты можешь называть это как угодно, но я называю это любовью, – сказал он, лишая ее тем самым последних остатков надежды.

Он разложил на две тарелки яичницу с помидорами, посыпал сверху мелко нарубленной зеленью и поставил на стол. Оксана сквозь застилавшие глаза слезы смотрела на красно-желто-зеленую смесь в тарелке, и ей казалось в эту минуту, что вся ее наполненная красками и острыми переживаниями жизнь превратилась в это бесформенное месиво, безжалостно растоптанная и грубо перемешанная.

* * *

– Эти деятели из «Шерхана» – большие мастера прятать концы. Нигде ни один «левый» тираж не засветился. И в налоговой полиции на них ничего нет, ни одной зацепочки, хотя там на издателей большой зуб точили. Точили-точили – а ни на чем не поймали.

Миша Доценко, вплотную занимавшийся убийством в доме переводчика Соловьева, проделал огромную работу, но с места в раскрытии преступления так и не сдвинулся. Версий было несколько: убить хотели Собликову, а Андрей Коренев просто под руку попался; убить хотели Коренева, а Собликова попала в жертвы случайно; убить хотели самого Соловьева; убивать вообще никого не хотели, имела место попытка кражи или, на крайний случай, грабежа. И по каждой из этих версий предстояло собрать и проверить массу сведений.

В первую очередь решили отработать Марину Собликову – все-таки яркое криминальное прошлое и, похоже, настоящее, а также связи, завязанные во время отсидки, и, вполне возможно, сложившиеся там же конфликтные отношения. Миша перелопатил кучу материалов, нашел и опросил великое множество людей, наметил нескольких потенциальных подозреваемых, которые могли возыметь нехорошее желание свести счеты с очаровательной воровкой-взломщицей, убил время на проверку их алиби. На это ушло около десяти дней, а результата не дало. Правда, версия Собликовой была самой трудоемкой, проверка Коренева и Соловьева представлялась намного более легкой работой.

Так оно и оказалось. Еще неделя ушла на прорисовку образов Андрея Коренева и Владимира Соловьева. И опять ничего. Ни явных врагов, ни криминальных связей, ни долгов, ни тяжелых конфликтов. Версия же случайно забредшего в дом грабителя представлялась весьма вероятной, но абсолютно неперспективной с точки зрения возможности раскрытия. Оружие, из которого были застрелены Андрей и Марина, числилось за Министерством обороны и было утрачено в ходе боевых действий в Чечне. Понятно, что оно было кем-то найдено, вовлечено в незаконный оборот и продано неизвестно когда, неизвестно кем и неизвестно кому. Тупик.

– Может быть, все-таки это «Шерхан» решил разделаться с Соловьевым? – предположил Доценко.

– Например, зачем? – удивилась Настя. – Я не вижу причин.

– Они боялись, что Соловьев найдет документ, предприняли ряд попыток его изъять, а когда не сумели, то сочли, что проще убить переводчика.