Стюардесса

Динка отхлебнула ароматного чаю с чабрецом и мятой, откусила сладкий воздушный оладушек и вдруг почувствовала себя, как в детстве, в тепле и безопасности.

Всюду по стенам были развешаны пучки сушеных трав, что придавало кухне какой-то особенный, сказочный уют.

— Дай вилку, — потребовала Динка.

— Зачем?

— Лапшу с ушей сниму.

Костя во всем был Антону полной противоположностью. Нескладный, он скорее походил на журавля, а не на холеного, сытого кота Антона.

Костя вымыл чашки, постелил на тахте и вопросительно посмотрел на Динку:

— Мы ляжем вместе, или мне устраиваться на полу?

— Вот так конкретно? — растерялась Динка.

— Прямой вопрос — прямой ответ.

— Может, лучше я на полу? — предложила она.

— Не надо, я так и думал.

Костя бросил рядом с собачьими ковриками матрас, устроил изголовье из старой куртки и укрылся пледом.

— Ты не обиделся? — тихо спросила Динка. — Извини, я просто так не могу…

— Все нормально. — Костя вдруг обезоруживающе улыбнулся. — Я не собирался к тебе приставать. Я просто хотел, чтоб ты знала, что можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, — сказала Динка. — Но я лучше как-нибудь сама.

Глава 21

Уже на следующий день экипаж доукомплектовали и поставили в рейс. После небольших перетасовок им выпало лететь в Париж. Из резерва вызвали второго пилота и стюардессу, Костя занял место Антона, стал Командиром экипажа.

Его назначение встретили скептически, а первое, что он сделал в качестве командира, — отрядил Сашеньку и Олега Петровича проведать в больнице Антона и Наталью. Соки и апельсины купили вскладчину.

Посланцы вернулись с неутешительными вестями. К Антону их не пустили, только передачу взяли. А вот Наташке даже фрукты передать отказались. Сашенька со слезами на глазах рассказала, что Наташка в коме и питают ее через трубочки в венах.

Стюардесса, пришедшая на смену Наталье, была странной. Ширококостная, мужеподобная, со скуластым лицом, она никак не вписывалась в «международные стандарты». Говорили, что она недавно переехала из глубинки и в штат ее взяли из жалости — до пенсии чуть-чуть осталось. Но многие уточняли, что жалость тут ни при чем, а просто одним из замов командира авиаотряда был младший брат этой странной стюардессы. И имя у нее было странным: Евлампия.

— Ева, — представилась она, ткнув всем по очереди грубую ладонь для знакомства.

Большего несоответствия между именем и внешним видом трудно было себе представить.

Евлампия-Ева молча курила, а потом буркнула хриплым голосом:

— Ну и бардак у вас тут, прости господи! Гниль!

— Это еще почему? — повернулась к ней Сашенька.

— А потому, что у нас, если б с кем такое случилось, все в больнице дневали бы и ночевали, кровь отдали. А вы сразу в рейс соскакиваете, денег срубить!

— Где это — у вас? — не вытерпел Олег Петрович.

— В Хабаровском авиаотряде.

— Может, вам в Хабаровске делать нечего или врачи неграмотные, — парировал Сашка. — А у нас нет надобности под окнами сидеть, и кровь им не нужна.

Новый второй пилот тоже не произвел приятного впечатления. Седой, весь сморщенный, как печеной яблоко, взгляд какой-то стальной. Он окинул Костю оценивающим взглядом и процедил:

— Ну-ну.

Больше от него никто слова не услышал.

Игорь Игоревич Петраков, самый старший в экипаже, когда-то в молодости летал с назначенным в их экипаж вторым пилотом Ильей Андреевичем Елисеевым.

Радист Петраков прекрасно помнил, как молодой тогда Илья Елисеев собирал вокруг себя сопливых девчонок и рассказывал им, как тренировался в отряде космонавтов. Все знали, что из отряда его отчислили за злостное нарушение режима и дисциплины, но тогда, когда страна знала своих космонавтов в лицо, почетно было хотя бы оказаться чуть-чуть причастным к их славе.

Слишком заносчивым был тогда Елисеев, самоуверенным. Чужая слава вскружила ему голову. Слишком легко брал он на себя ответственность за чужие жизни…

Когда их самолет рухнул за краем взлетной полосы, едва успев от нее оторваться, почти все остались живы. Почти все. Погибла только бортпроводница Ирочка Петракова, молодая жена радиста Игоря.

Он долго не мог смириться, что эта трагедия произошла только потому, что самовлюбленный командир экипажа отдал команду на взлет, не сделав поправку на сильный боковой ветер. Не выполнив элементарных требований, не соблюдая азов, понадеявшись на русский авось…

А Илья Елисеев тогда уверенно доказывал комиссии, что у него внезапно заглох левый двигатель, перекладывая свою вину на механика.

Если бы были в чести дуэли, то Игорь давно бы вызвал Елисеева и отвел душу справедливым возмездием. Но гуманный советский суд судил по другим законам. Постоянный боковой ветер в сводках превратился во внезапный порыв, и получалось, что авария произошла не из-за ошибки командира, а из-за стихийных сил природы, которые наказать невозможно.

Игорь Петраков понимал, что никому не хочется портить отчетность, но отстранение от полетов и понижение в звании для Елисеева было слишком мягким наказанием. После аварии командир перевелся в другой отряд, и Игорь до сегодняшнего дня его не видел.