Стивен Хокинг. О дружбе и физике

Я сделал попытку удалиться, но встретился взглядом со Стивеном и по его глазам понял, что он просит меня остаться. На его лице не отразилось ни тени досады или извинения. Наоборот, я заметил быстрый промельк улыбки, как будто бы он услышал от Элейн: «Привет, дорогой! Как здорово, что ты пригласил друга на обед!»

Я сказал Элейн, что есть не хочу, но буду рад посидеть с ними и составить Стивену компанию. Она немного успокоилась.

– Не моя вина, что так все получилось, – сказала она и, проигнорировав Стивена, пригласила меня войти.

В этот момент появился Патрик с медицинскими сумками и повез Стивена в ванную комнату.

– Простите меня, – сказала Элейн, дождавшись, когда они покинут комнату. – Просто последние двадцать лет я, как рабыня, у него на побегушках. С меня довольно.

Элейн привела меня в обеденную зону рядом с кухней. Я достал из шкафа вино. Патрик вкатил Стивена, и мы начали обедать. Элейн подала первое. Все молчали, только сконфуженный Патрик безуспешно старался поддерживать разговор. Он чувствовал какое-то напряжение за столом, но, поскольку не присутствовал при разыгравшейся сцене, не понимал, в чем дело. Он кормил Стивена и делал вид, что все идет, как обычно, время от времени отпуская вежливые реплики.

Так прошло несколько минут. Вдруг Элейн схватила свою тарелку и поднялась из-за стола.

– Я так больше не могу, – сказала она.

С этими словами она поднялась на второй этаж, держа тарелку в руке. Я был обескуражен.

Когда-то, еще во Франкфурте, был случай, когда она произвела на меня похожее впечатление. Я ее увидел тогда впервые и захотел сфотографировать. Хотя это происходило на публике, она повела себя так, как будто я был Любопытным Томом^[18]

. «Нет!» – взвизгнула она. Вначале я подумал, что она сердится, но вскоре выяснилось, что она сильно обижена. «Я ничто и никто!» – продолжала она. Я начал горячо извиняться; она смягчилась, как будто осознав, что немного переиграла, и захотела объясниться: «Извините меня, – сказала она. – Я просто не хочу, чтобы меня снимали. Я ничего собой не представляю. Я невидимка, как воздух». Тогда мне показалось, что она готова была заплакать.

Тот инцидент, признаюсь, озадачил меня. Не помышляя о плохом, я, видимо, насыпал ей соль на рану. Но почему она так отреагировала? Считала ли она съемку вторжением в свое личное пространство? Она имела репутацию отнюдь не стеснительной персоны и не была интровертом. Зачем же придавать этому слишком большое значение? Было ли это чувство обиды? Пыталась ли она этим сказать: «Как кто-то смеет обращать на меня внимание сейчас – слишком мало, слишком поздно?»

Намного позже, после смерти Стивена, мне довелось разговаривать с Элейн обо всем этом. Она созрела для серьезного разговора и смогла прояснить для меня смысл тех сцен, невольным участником которых я стал. «Стивен – как актер. Ему нужно было быть центром внимания, центром Вселенной. Он это любил. Это придавало ему энергии. Он любил людей. У него была очень трудная жизнь, но он был невероятно храбрым человеком. Он никогда – никогда! – не жаловался, но нуждался в том, чтобы быть центром внимания. И я, да, возможно, возмущалась этим. Не все время, но бывали моменты, когда я уставала или когда одна из сиделок вдруг начинала с ним флиртовать, или еще что-нибудь в этом духе. Но все это было временное. Негодование скоро проходило. Глубоко внутри, он был моей единственной любовью», – сказала она. Я поверил ее словам.

Можно придумать много слов, чтобы охарактеризовать Стивена. Храбрый. Упрямый. Недоверчивый. Человек с прекрасной зрительной памятью. Страстный. Дурашливый. Непреклонный. Гениальный. Любитель повеселиться. Но те, кто знал его достаточно близко, понимали, что прежде всего он был уязвимым. Ему причиняли мучения потовые железы. Из-за стомы всегда сохранялся риск задохнуться. Его друзья или жена могли предать его. Все что угодно могло причинить ему вред, он был беззащитен перед всеми. Чем больше я узнавал его, тем больше приходил в восхищение от того всепрощения, с которым он принимал все это. Но у всего этого была и оборотная сторона. Тот, кто был связан со Стивеном, тоже становился уязвимым. Потребности его тела могли вмешаться в любой момент, любые планы могли измениться в одно мгновение. Состояние хаоса было нормой. Временем было невозможно управлять. Общение происходило спорадически и в очень медленном темпе. Физика имела наивысший приоритет для Стивена, а все остальные дела быстро накапливались и оставались незавершенными. Благодарности были редки и как бы между прочим. И для новой супруги оставался еще багаж его первого супружества.