Сто баксов на похороны

– Кости звонил старатель, – торопливо проговорил Вячеслав. – Он в аэропорту. В Домодедове… У него, как я понял, с бабками напряг. Он ей звонил, но трубку никто не берет. И к тому же он помнит, что там мусора сидели. Звякнул Кости. Тот сейчас с ментом, полковником Рудиным о чем-то базарит. Где Инка?

– Хрен ее знает! – Горец вскочил. – Вообще-то она и на хрен не упала. Поехали за ним. Но почему он в аэропорту, да еще и без денег?

– Он сказал, что все объяснит Константину Федоровичу, – ответил Вячеслав.

– Значит, придется его к Кости везти, – буркнул Горец. – Нам он наверняка ничего не скажет. Так что вовремя мы Яшеньку тяпнули. – Он хлопнул Вячика по плечу.

Глеб посмотрел на часы. Подойдя к телефону-автомату, опустил жетон. Раздались короткие гудки. Выматерившись, так как телефон срывался, он, прижав рычажки аппарата, набрал номер снова.

– Да, – ответил мужчина. Глеб положил трубку. – Значит, там до сих пор менты. – Он поморщился. – Но этот, который вместо Михайлова взял трубку, сказал, что передаст или Инне, или Константину Федоровичу. Выйдя на улицу, Глеб закурил. Они с Игорем решили, что один должен лететь самолетом, чтобы подготовить Михайлова и организовать встречу с поезда. Потому что на вокзале могло случиться что угодно. Решили, что полетит самолетом Глеб, позвонит из аэропорта Инне или, если там по-прежнему милиция, по телефону, данному Константином Федоровичем. Там трубку взял кто-то из парней Михайлова и сказал, что Константин Федорович сейчас занят, но ему непременно все передадут и кто-то из тех, кто знает его в лицо, приедет в аэропорт. Глеб посмотрел на часы.

«Долго же они едут», – подумал он. Денег у него не было, он не соврал. Он взял с собой двести долларов, но в Екатеринбурге его обворовали. Хорошо еще билет и паспорт он держал в руке. Обнаружив, что карман пуст, Глеб долго мысленно материл всех карманников, а потом вдоволь посмеялся над собой. Но сейчас его снова разбирала злость. Он выкурил последнюю сигарету еще в самолете и здесь уже трижды, что называется, стрелял курево.

– Где же они? – зло спросил он.

– В аэропорт? – Рыбаков удивленно посмотрел на Вячеслава. – А на кой я туда поеду?

– В Домодедово Глеб Ладов, – перебил стоявший у двери Вячеслав. – Он звонил и просил, чтобы кто-нибудь приехал. Горец ехать не может, у Михайлова украли жену и сына. И сейчас…

– Что? – поразился Борис. – Ни хрена себе уха. У Кости сына свистнули. Лихие ребятишки.

– Поехали, – поторопил его Вячеслав.

– Так бы сразу и говорил. Сей момент. Только штаны натяну, и тронулись. У Кости сынка похитили, – снова пробормотал он, уходя в комнату. – Вот это да!

Вячик усмехнулся. Горец велел, чтобы он как бы невзначай упомянул о похищении. Рыбаков обязательно скажет об этом старателю, и тот поймет, что Михайлов не так всемогущ, каким хочет казаться. И тогда со старателем легче будет договариваться. Если брать его сразу, то может получиться так, что он ничего не скажет из страха быть обманутым. Горец решил вести дела серьезно. Правда, он, как понял Вячеслав, был удивлен внезапным появлением старателя в Москве и тем более на аэродроме. Это означало, что золото он не привез. Еще и поэтому Горец решил узнать все о золоте из разговора старателя с Михайловым.

– Поехали, – вышел из комнаты Борис.

Учащенно, хрипло дыша, Зубов остановился. Отняв от раненого бока намокший кровью платок, обессиленно скользнул по стволу дерева и сел на землю. Проехав в сторону Москвы около трех километров, Зубов загнал машину в густой кустарник. Разорвав бархатный чехол сиденья на широкие полосы, плотно обмотал ими талию и бока. В первом же ларьке за пятьсот рублей купил у какого-то пьяницы чистую, но измятую рубашку. Надел ее и на автобусе поехал от Москвы. Он несколько раз видел проверявших легковые автомобили милиционеров. Проехав пять остановок, вышел и двинулся в сторону железной дороги. Почувствовал, что начинает кружиться голова, сел под деревом и размотал бархатный «бинт». Отняв от раны промокший носовой платок, прислонился спиной к стволу. Как ехать дальше, а главное – куда, он не знал. Вид у него, видно, был действительно неважный – он ловил на себе удивленно-сочувственные взгляды пассажиров автобуса, а одна пожилая женщина заботливо поинтересовалось, не нужна ли ему помощь. Зубов прохрипел, что всего лишь болеет с похмелья. Сочувствие тут же исчезло из глаз пассажиров.

«А если в электричке отрублюсь? – подумал он. – Начнут в себя приводить – и „дурочку“ найдут, и поймут, что ранен. Хана тогда. Да и куда мне сейчас? Отлежаться бы недельку, а уж потом из столицы сваливать. Любка, – внезапно вспомнил он. – О ней мусора точняком не знают. А вдруг знают? А что еще делать? Надо к ней валить. Но вот как?»

Сильно болели ребра. Как только он снял бархатный «бинт», по ребру, оно, видно, было сломано пулей, ударило страшной болью. Зубов попробовал пошевелить левой рукой. Боль снова пронзила его. Он выматерился.