Сто сорок писем Василия Белова

…Вопреки мнению французского академика Мориса Дрюона, который рассуждал о русской душе слишком поверхностно, для меня разговор о душе более конкретен… Может, Дрюон не может забыть, что думал и чувствовал русский человек во время Наполеоновского нашествия, описанного в великом романе Львом Толстым. В книге есть страницы, в том числе, о русской душе, в которой отражены и меланхолия, и безоглядность, и вызов, и фатализм, и отчаяние, и мечтание, и порыв. Да, все есть в русском человеке, но, увы, не русский человек изобрел гильотину, не русский человек плакал и мечтал одновременно.

Спорить с академиком французской академии о господине Черномырдине я не берусь и мнение о нем у меня совсем иное. Не поленился французский академик коснуться биографических данных своего косноязычного героя Черномырдина, знает, когда и где тот родился, чем отметил Господь рождение этого удивительного ребенка… Дрюон даже деревню Черномырдина описал. Родительский дом не сохранился, но уцелело место. Зачем понадобился Дрюону Черномырдин, почему он его так опоэтизировал? Вопросы без ответа. Для меня ясно одно: Черномырдин – это беда!».

Для меня, как и для Белова, расстрел российского парламента на всю жизнь остался кровоточащей раной. Мы вместе попали под дубинки ОМОНа, вместе стояли на баррикадах, опутанных колючей проволокой.

Письмо сто двенадцатое

Толя. Досылаю дописанный сегодня новый сюжет к статье о расстрелянном парламенте. Сообщи о получении. Белов.

В тот день из Вологды на мой борисоглебский адрес пришло сразу два письма. То было 5 мая 2005 года. Одно письмо от Василия Ивановича, другое от его супруги Ольги Сергеевны. Дописанный отрывок к статье о расстрелянном парламенте касался романа Льва Толстого «Война и мир», где шли рассуждения о русской душе. Я прибавил этот отрывок к ранее присланной статье. Жаль, что нигде эту статью не удалось опубликовать.

Письмо Ольги Сергеевны касалось того автобиографического материла про творчество Белова, который я нашел в «Литературной энциклопедии» и выслал ему. Так случилось, что у Василия Ивановича затерялась последняя страница и супруга попросила отксерокопировать ее заново. Она писала:

«Анатолий Николаевич!

Благодарю Вас за внимание, которое Вы оказываете Василию Ивановичу. Ваши письма и сообщения очень поддерживают его, так как он теперь оторван от общественной жизни.

Вы прислали материал из «Литературной энциклопедии» о Белове. Статья Котельникова глубокая и обстоятельная. Но почему-то выпущена 189 страница (может, Вася ее затерял?!). Если Вам не трудно скопировать эту страницу, пришлите, пожалуйста, ее нам. Я собираю материалы о Белове.

Извините, что Вас беспокою такой, вроде бы, несерьезной просьбой.

Еще раз – за все Вам спасибо!

Успехов Вам в литературной и депутатской деятельности.

Мы собираемся на днях навестить Тимониху. Там сейчас сестра Василия Ивановича. Привет от него.

С уважением, Ольга Сергеевна»

Я без промедления повторно выслал всю статью. Она была пропитана высокой и чистой любовью к писателю и гражданину из далекой Вологды. Для автора Белов был не только народным писателем, но и истинным крестьянином, чья жизнь навечно связана с русской деревней.

В энциклопедии больше всего мне понравилась трактовка того, как становился и зарождался могучий талант, народный трибун, самородок Василий Белов. Литературовед В.А. Котельников по-философски глубоко разобрался в этом процессе:

«Ранние стихи и поэмы Белова несут на себе следы характерных настроений 1950-х (период «оттепели»): душевная возбужденность в пору общественных перемен, пафос дали, новых просторов, поиски подлинно ценного в мире и в себе, с чем связан повышенный тонус существования, жажда движения, героики.

В этом русле развивалась массовая поэзия того времени, с которой многообразно перекликаются стихи Белова: «Идет человек от порога/В тревожные дали идет». Вместе с многими лириками 1950-х молодой Белов в «святой тревоге», в борьбе, в социальном порыве видит настоящее назначение человека, единственно достойное содержание жизни (стих «Россия», поэма «Комсомольское лето»). Еще в юности Белов покинул родные места, спеша вырваться из малоподвижного уклада и замедленного темпа сельской жизни к притягательной яркости, ускоренно-разнообразному ритму жизни городской. Шаг этот казался радостным шагом к свободе, к небывалым возможностям; позже в поэме «О чем поет гармонь» Белов скажет о том: «И тогда совсем не горевал я,/ уходя из дому налегке». В «Плотницких рассказах» герой Константин Зорин (наделенный автобиографическими чертами) вспоминает, как он расставался со своей деревней: «…я всей душой возненавидел все это. Поклялся не возвращаться сюда» («Сельские повести». М., 1971. С.255).