Стоя в чужой могиле

Щеки Блисса порозовели, голос начал дрожать от волнения.

— Он прикрывал задницу своего братца годами.

— Ты как заезженная пластинка, Ребус.

— Может быть, но песня все равно хитовая. Маграт играл тобой, Питер, — не это ли тебя гложет?

— Он заслуживает хоть какого-то уважения.

— А чего заслуживают жертвы?

Блисс произвел какой-то гортанный звук, схватил со стола свою хозяйственную сумку, протиснулся мимо Ребуса к двери и заспешил по коридору. Вернулась Робисон, Ребус ждал ее в одиночестве.

— Ну вот и все, — сказала она.

Потом заметила отсутствие Блисса.

— Он спешил, — извинился за Блисса Ребус.

Она взглянула на него якобы строго, но сердце ее к этому не лежало. Они обнялись, и она чмокнула его в щеку.

— Вперед, к подножному корму, — воззвала она, сжав его руку.

Ребус закрыл за ними дверь.

Вечером, переборщив с выпивкой, он сделал обычный звонок. Телефон на другом конце трезвонил, пока механический голос не предложил оставить сообщение.

— Нам нужно поговорить, Грегор. Вы сами знаете. С этим придется покончить.

Потом он повторил свой номер и отключился. Первые пять-шесть раз Маграт отвечал, но прерывал разговор, стоило Ребусу назвать себя. После этого Ребус слышал только голос автоответчика.

Ребус посмотрел на свое отражение в окне гостиной.

— Что, пятница в большом городе? — спросил он под барабанную дробь дождя.

Копии дел пропавших женщин по-прежнему лежали на его обеденном столе, и он, отодвинув стул, уселся перед ними. Скоро настанет день, когда он почувствует, что пора все это выкинуть, но не сейчас. До сих пор не нашли ничего, что могло бы связать Кенни Маграта с этими женщинами в дни их исчезновения. В записях Кенни обнаружились пробелы, но, с другой стороны, кто безупречен в таких вещах? Он, как и его жена, не вел дневник, не хранил старые календари и записные книжки. Ребус потянулся к бутылке пива и отхлебнул из горлышка. Его рука замерла на письме, лежавшем уже два дня, — приглашение на собеседование в отдел кадров полицейского управления Лотиан и Границы. На нем стояла дата медицинского обследования, к письму прилагался бланк, который он должен был заполнить и вернуть. Ребус в сотый раз перечитал письмо, вертя медиатор в пальцах.

— Может, стоило купить, к чертям собачьим, гитару, — пробормотал он себе под нос и встал, чтобы поискать ручку.

Дом Кафферти представлял собой викторианский особняк, отдельно стоявший на зеленой улочке, примыкавшей к Клинтон-роуд. Вместе с конюшней он занимал пол-акра. В доме было много гостевых комнат, но сам Кафферти обычно сидел в рабочем кабинете, окнами выходившем на задний двор с садом. В кабинете стояло большое старое кресло, которое он приобрел, когда ему было лет двадцать пять. В нем он читал и размышлял. Нынче вечером он думал о Дарриле Кристи. Тот пригласил его на похороны Аннет. Кафферти приехал в церковь в назначенный час и сразу отметил, что парень привез с собой качков — с полдюжины незнакомых Кафферти лиц. Молодые, но стреляные; может быть, вытащенные из Ирака или Афганистана. Они стояли чуть поодаль от основной группы скорбящих и сохраняли дистанцию, когда процессия направилась к могиле. Даррил с двумя младшими братьями и еще трое человек несли гроб.

Ни Фрэнка Хаммеля, ни Дерека Кристи не было.

Приехала женщина из полиции с севера. Кафферти не знал ее имени, но видел по телевизору. Он думал, что встретит здесь Ребуса, но не было и того. Один крепыш протиснулся сквозь толпу провожающих к Кафферти и шепнул: «Мистер Кристи хотел бы поговорить с вами до вашего ухода». Кафферти держался в стороне, глядя на людей, собиравшихся на поминки. Даррил усадил мать в лимузин, поцеловал в щеку и закрыл дверь. Потом поправил пиджак и галстук и устремился к Кафферти. Тот протянул ему руку, но Кристи проигнорировал его жест.

— Держитесь? — из вежливости осведомился Кафферти.

— На самом деле у вас на уме другой вопрос.

— Ну хорошо. Где Фрэнк Хаммель?

— Вышел из игры. Переписал на меня бизнес. — Глаза Кристи остановились на Кафферти. — Вы не против?

— А почему я должен быть против?

— Потому что вы все еще хотите чувствовать себя игроком. Но мы оба знаем, что с этим покончено. Я видел вас в деле, а потому готов к любой войне.

— Я давно от всего отошел.

— Хорошие слова, но им должен поверить ваш мозг. Я упорно учился, Кафферти, и знаю, какие районы контролировал Хаммель. В сложившихся обстоятельствах я не ищу войны — что ваше, то по-прежнему ваше. И изменить эту ситуацию может только одно: если вы вдруг сочтете, что самое время урвать чужого или нарушить границу. Мы понимаем друг друга?

И лишь теперь Кристи подал Кафферти руку. Пацану было восемнадцать! Всего-то! В его годы Кафферти был обычным бойцом. И вот его учит жизни мелкий шкет с наполеоновским комплексом и кучкой телохранителей.

Но он тем не менее пожал протянутую руку.

Нынче, сидя в своем кабинете, он понимал, что Даррил Кристи сделал правильный ход в правильно выбранное время. Смена власти произошла мирно. Хаммель не высовывался, но его продолжали числить среди живых.

«Что ваше, то по-прежнему ваше… в сложившихся обстоятельствах…»

Наглый щенок!