Столп огненный

Нед был потрясен: Елизавета прямо рассуждала об убийстве. Он тут же решил для себя, что не желает иметь ничего общего с этим планом, даже упоминать о нем перед другими не будет. С королевы ведь станется отрицать, что она говорила что-то подобное, и доказать свою невиновность повешением убийцы.

Елизавета пристально посмотрела на Неда, а затем, словно уловив его безмолвное негодование, перевела взор на Дэвисона. Тот тоже хранил молчание.

Королева вздохнула.

– Напишите сэру Эмиасу в Фодерингей. Мол, королева сожалеет, что он не изыскал способа так или иначе укоротить жизнь Марии Стюарт, учитывая, какой опасности ее величество подвергается каждый день и каждый час.

Это было жестоко, даже по меркам Елизаветы. Выражение «укоротить жизнь» едва ли могло быть истолковано двусмысленно. Однако Нед успел неплохо узнать Паулета. Тот был суровым тюремщиком, но душевный склад, побуждавший его строго следить за пленницей, наверняка удержит сэра Эмиаса от хладнокровного убийства Марии. Паулет не сумеет убедить себя в том, что это убийство – дело богоугодное. Он откажет Елизавете в ее просьбе, и королева, естественно, не преминет его впоследствии наказать. Она ведь не терпит тех, кто ей не повинуется.

Елизавета отпустила Дэвисона и Неда.

Выйдя из дверей приемной, Нед негромко сказал:

– Когда на указ поставят печать, предлагаю отнести документ лорду Бергли. Скорее всего, он созовет срочное заседание Тайного совета. Я уверен, они решат отправить указ в Фодерингей, не ставя королеву в известность. Все мы хотим покончить с этим как можно быстрее.

– А вы чем займетесь? – полюбопытствовал Дэвисон.

– Я? – переспросил Нед. – Пойду искать палача.

13

Единственной среди тех, кто не плакал в этой малочисленной компании, была сама Мария.

Женщины провели у ее постели всю ночь. Никто не заснул. Из-за окна доносился стук молотков: плотники сооружали на дворе нечто вроде эшафота. По коридору ночь напролет тяжело топали караульные – встревоженный Паулет опасался попыток освободить осужденную на смерть королеву и потому усилил охрану.

Мария поднялась в шесть утра. За окном было еще темно. Элисон помогла ей одеться при свете свечей. Мария выбрала темно-красную нижнюю юбку и красный атласный верх с неглубоким вырезом, а поверх надела черную атласную юбку и блузу того же материала, расшитую золотом; в прорезях рукавов виднелась лиловая подкладка. Меховой воротник помогал не замерзнуть в стылом Фодерингее. Потом Элисон помогла королеве надеть белый головной убор с кружевной вуалью; кружева струились по спине до самых пят. Сразу вспомнилось великолепное бледно-голубое бархатное платье, длинный подол которого Элисон несла за Марией на свадьбе в Париже, – столько наполненных унынием и тоской лет назад.

Затем Мария удалилась в одиночестве в крохотную часовню. Элисон и прочие дамы ее свиты ждали снаружи. За ожиданием наступил рассвет. Элисон выглянула из окна. День обещал быть ясным и солнечным. Отчего-то она разозлилась из-за этого пустяка.

Часы пробили восемь, и вскоре раздался громкий, настойчивый стук в дверь королевских покоев. Послышался мужской голос:

– Лорды ожидают королеву!

До этого мгновения Элисон отказывалась верить, что Мария может погибнуть. Она уговаривала себя, что все это – не более чем глупая шутка, представление, разыгранное Паулетом в каких-то неведомых дурных целях, или же происки Елизаветы, которая в последний миг распорядится отменить назначенную казнь. Ей вспомнилось вдруг, что Уильяма Эпплтри, стрелявшего в Елизавету, когда та каталась на лодке по Темзе, помиловали, когда он уже взошел на эшафот. Но если лорды прибыли засвидетельствовать казнь, значит, все происходит в действительности. Ее сердце словно превратилось в комок льда, ноги подкашивались. Хотелось лечь, закрыть глаза – и заснуть непробудным сном навсегда.

Увы, она должна позаботиться о своей королеве.

Элисон постучала в дверь часовни и заглянула внутрь. Мария стояла на коленях перед алтарем, держа в руках латинский молитвенник.

– Позволь мне закончить молитву, – попросила она.

Элисон передала просьбу королевы стражникам, но мужчины снаружи не были расположены к долготерпению. Входная дверь распахнулась, и вошел шериф.

– Надеюсь, она не заставит нас выволакивать ее силком.

Его голос дрогнул, и Элисон поняла, что этому человеку, этому мужлану тоже страшно. Как ни удивительно, она даже прониклась к нему состраданием.

Шериф без стука открыл дверь часовни. Мария немедленно поднялась. Она побледнела, но держалась стойко, и Элисон, которая хорошо знала свою королеву, уверилась, что Мария достойно, по-королевски, вынесет предстоящее испытание и унижение. Это было облегчением – она вовсе не желала увидеть, как Мария, заодно с жизнью, лишится своего достоинства.

– Следуйте за мной, – велел шериф.

Мария одним быстрым движением сняла с крюка на стене над алтарем распятие из слоновой кости. Одной рукой прижала это распятие к груди, в другой стиснула молитвенник – и пошла за шерифом, а Элисон последовала за ней.