Столп огненный

Молва разносила всевозможные слухи, а достоверно было известно, что удалось уничтожить не меньше двадцати пяти испанских грузовых судов и отправить на дно – или забрать – тысячи тонн припасов. Испанская армада понесла немалый урон, еще даже не отправившись в свой поход возмездия. Никто из английских моряков не погиб, и лишь одного ранило – случайным осколком от выстрела с галеры. А королева Елизавета вдобавок получила нежданную прибыль от этой дерзкой вылазки.

– Какой позор! – вещал Барт за столом в Новом замке. – Напали без предупреждения, без объявления войны! Это преступление, совершенное шайкой отъявленных пиратов!

В свои пятьдесят Барт все больше напоминал Марджери ее покойного насильника-свекра, разве что был грузнее своего отца и краснее лицом.

– Эти суда готовились идти к нашим берегам! – возразила она мужу. – Они хотели убить нас всех, в том числе двух моих сыновей. Я рада, что их потопили.

Юный Бартлет, как обычно, принял сторону графа. В свои двадцать три, высокий и веснушчатый, он обликом напоминал отца Марджери, сэра Реджинальда Фицджеральда, но, к несчастью, перенял от Барта замашки и повадки. Марджери любила своего сына, но тот нередко вел себя вызывающе, и оттого она часто испытывала чувство вины.

– Король Фелипе всего-навсего желает вернуть Англию в католичество, – произнес Бартлет. – Большинство англичан его поддерживает.

– Может быть, – согласилась Марджери, – но не ценой иноземного завоевания.

Стивен Линкольн поразился ее словам:

– Миледи, да как вы можете говорить такое? Сам папа одобрил замысел испанского короля!

Стивен показал себя ненадежным товарищем, однако Марджери по-прежнему ему отчасти сочувствовала. Он добрых три десятка лет тайно служил мессы – и прятал святые дары в разных неподобающих местах, будто стыдился своего призвания. На словах он посвятил свою жизнь Господу, но на самом деле жил как преступник, и потому его лицо с годами становилось все печальнее, а душа ожесточалась.

Марджери фыркнула. Стивен заблуждается – заодно с папой.

– Думаю, папа ошибся, – сказала она ровным тоном. – Вторжение оттолкнуло бы английский народ от католичества. Все увидели бы в нем веру ненавистных иноземцев.

– Откуда вы знаете? – По кислой мине Стивена было понятно, что он хотел спросить иначе: «Откуда это знать женщине?» – хотел, но не осмелился.

– Именно так произошло в Нидерландах, – ответила Марджери. – Местное население сражается за протестантов не потому, что поддерживает эту веру, а потому, что хочет независимости от Испании.

В разговор вмешался Роджер. Малышом он был таким красивым, подумалось Марджери, а теперь, в семнадцать, старательно отращивал кудрявую темную бородку. В его наружности было нечто задиристое и обаятельное, этакая петушиная дерзость, побуждавшая мужчин одобрительно усмехаться. От своего настоящего отца, Неда Уилларда, Роджер унаследовал золотисто-карие глаза. По счастью, Барт, в этом ничем не отличавшийся от прочих самовлюбленных мужланов, не обращал внимания на цвет глаз кого бы то ни было, а всякий, кто, быть может, подозревал правду, хранил молчание – из опасения пасть под ударом графского меча.

– Матушка, как же, по-твоему, нам вернуть эту страну в католичество?

Марджери гордилась сыном, который способен задавать столь серьезные, заставляющие крепко задуматься вопросы. Он вообще отличался острым умом и намеревался отправиться в Кингсбриджский колледж в Оксфорде. При этом Роджер вырос убежденным католиком и деятельно помогал матери укрывать католических священников. Однако Стивен Линкольн, учивший юношу, не сумел, несмотря на все свои старания, избавить Роджера от чрезмерной смелости ума, свойственной всем Уиллардам, а уж Неду – в особенности.

– Если их оставить в покое, англичане рано или поздно сами вернутся к истинной вере, – ответила Марджери сыну.

Вот только в покое их оставлять не желали.

В 1587 году испанская армада не пришла, но, когда лето сменилось осенью, Марджери и всем прочим стало понятно, что они обрадовались слишком рано – и зря думали, будто Дрейку удалось предотвратить иноземное вторжение. Набег на Кадис лишь вынудил короля Фелипе перенести дату отплытия флота. Обладая несметными богатствами, испанский король, к великому разочарованию англичан, велел строить новые корабли и заново готовить снаряжение.

Королева Елизавета и ее советники понимали, что нужно ждать наихудшего.

По всему побережью зимой чинили укрепления. Восстанавливали стены замков, насыпали земляные валы вокруг городов, не знавших ярости схваток на протяжении столетий. В Кингсбридже тоже заново отстроили стены – развалины старых давным-давно растащили на камни. Ржавые пушки в гавани Кума отчистили и даже провели пробные стрельбы. На холмах расставили сигнальные маяки – от побережья до самого Лондона, – чтобы сразу сообщить в столицу дурную весть о неизбежном появлении испанских галеонов.