– Даже не знаю. Они ― герои, а я вовсе не героическая девушка. Боюсь, например, тараканов и крыс. И те, и другие водятся у нас в больнице. Никак не можем извести.
– Чего боитесь ― понятно. А что любите?
– Искусство. Хорошую поэзию, живопись, литературу. Если все это талантливо, конечно.
– Кто же из поэтов вам больше нравится?
– Любимые ―Лермонтов, Пушкин. Это вообше недосягаемо и необъяснимо. Тютчев ― глубочайшая философия. Есенин ― лирика серебряного века. Отдельно стоит Владимир Маяковский. Стихи поэтов-фронтовиков: М.Кульчицкого, К.Симонова. «Ах, война, что ты сделала, подлая, стали тихими наши дворы…» Еще, конечно, Ахматова и Цветаева. А вам?
– Больше всего мне нравится Омар Хайям, его рубаи. За его удивительную способность вмещать в четыре строчки целую жизненную концепцию. Вот, к примеру:
Светлана взглянула на Анатолия как-то по-особому. Непрост был новый больной, совсем непрост.
– А еще?
― Вы как-то резко перешли с философской на любовную лирику. С чего бы это? ― с улыбкой спросила девушка, слегка наклонив голову, отчего стала похожей на маленькую птичку.
– Даже и не знаю, что ответить… Само вырвалось под воздействием внешних обстоятельств.
– Это каких же?
– Очарованья ваших глаз. Помните?
Но если эта тема вам не нравится, можно вернуться к философии.
– Бальмонт. Я не сказала, что не нравится. Очень неплохие стихи, ― с невинной улыбкой посмотрела на Анатолия ― Зордана девушка. ― Хотя философская тема меня тоже интересует.
– Тогда вот вам и то, и другое в одном флаконе:
Девушка рассмеялась.
– Любовь и философия в одном флаконе? Оригинально. Интересно, почему вы поступили в ММИ? Там ведь физики? Вам бы надо поближе к лирикам, в литературный.
– По-моему, вы поторопились причислить меня к чистым лирикам. Об этом говорит изучение поведения прямой нелинейной остаточной функции путем проведения аннигиляции действительных значений при помощи гиперболических и комбинативных величин. Это я к тому, что с точки зрения концепции банальной эрудиции, гоблины ― персонифицированная модификация фобиозного иррационализма, рефлексирующей экзистенции, эквидистантно пролонгированной от палеонтологического прототипа. Что, в свою очередь, означает, что не каждый локально мыслящий индивидуум способен игнорировать тенденции парадоксальных эмоций, или, говоря проще, не каждый дурак способен понять другого дурака.
Все это Анатолий выдал без запинки и с совершенно серьезным выражением лица.
По мере выслушивания этой тирады глаза Светланы становились все шире, а после последней фразы, поняв, что это был просто розыгрыш, она звонко расхохоталась. И тут же зажала себе ладошкой рот, испуганно посмотрев на двери палат. От попытки сдержать смех у нее даже выступили на глазах слезы.
– Извините, ради Бога, что так вас рассмешил.
– Да ну вас, ― шутливо-сердито произнесла девушка, когда ей удалось, наконец, справиться с приступом веселья. ― Чуть не разбудила из-за вас всю больницу. И откуда в Сибири берутся товарищи с такими философскими мировоззрениями?
– Как откуда? Понятное дело ― медведи натаскивают. У нас же там, кроме медведей, и нет больше ничего.
Светлана снова рассмеялась, на этот раз тише.
– Вы помянули Бога. Из сибирских староверов, что ли? Верующий?