Сторож брату своему

Нерегиль слабо улыбнулся и снова посмотрел на воротный столб. Айяр пригляделся, и его пробрало холодом.

Царапины. Весь столб исцарапан, сверху донизу. Словно какая-то тварюка полосовала его когтищами, то подкапываясь, то вставая на задние лапы. Точно так же исцарапаны были ворота дома, который им отвели в Таифе. И в том доме, откуда они пришли, тоже все покоцано когтищами – и доски, и столбы, даже медь заклепок подрана, зелень вся до белизны слезла.

– Г-гончие… – пробормотал Казим. – Г-гончие б-богини…

Тарик медленно кивнул и поднялся.

– Сейид… – вдруг решился айяр.

Нерегиль покосился через плечо.

– Ну так… эээ… вы ж вроде… эээ… с… ней… эээ…

– Манат не знает, кто это сделал, – криво улыбнулся Тарик. – Поэтому пустила псов.

При упоминании имени богини Казим сглотнул, дернув заросшим кадыком.

– Алхан не насильничал, – упавшим голосом поведал он господину нерегилю. – Вот только давеча принес целую связку золота в платке.

– От кого? – холодно поинтересовался Тарик.

– От торговца финиками, что под доски завалился и там протух…

– За что?

– Не знаю! – почти выкрикнул Казим. – Не знаю, сейид!

– Я знаю, – вдруг послышалось из-за спины.

Ушрусанец резко крутанулся на месте.

Посреди пыльной улицы стоял и устало смотрел на изодранный когтями столб полный человек в белой аккуратной чалме. Казим прищурился и тут же припомнил это лицо с набрякшими подглазьями и крупным рыхлым носом – Мазлум ибн Салама, здешний кади.

– Зачем ты пришел сюда, о ибн Салама? – своим всегдашним равнодушным голосом поинтересовался нерегиль.

– Подойди к моим воротам, господин, и увидишь, – тихо отозвался ашшарит.

И горько, тоскливо вздохнул.

* * *

Рука Мазлума ибн Саламы дрожала, когда он разливал по чашечкам кофе.

Ушрусанец мялся и маялся, поглядывая по сторонам: негоже вот так входить в чужой дом. Сейид без охраны, с ним только он, Казим, и кто из братьев знает, что господин нерегиль вошел в дом к кади? Никто! Пусто на улице-то по дневному времени, ни души! Только ветер пыльные смерчи крутит…

Но Тарик сидел, не выказывая никакого беспокойства. Бледные губы, как всегда, кривило подобие улыбки. На самом деле Казим подозревал, что господин нерегиль не улыбается – а совсем наоборот, очень даже злится. Уж больно глаза пустые и холодные.

– Я попробую первый, – мрачно проронил айяр и взялся за чашку.

А вдруг яд подсыпали?

И отхлебнул обжигающее месиво: бедуины не пережаривали кофейные зерна, и потому здешний кофе только назывался кофе, а на деле приходилось хлебать беловатую жижу с перетертым кардамоном – к тому же туда всегда перекладывали сахара.

– Так что такого ты знаешь, о ибн Салама, что твои ворота чуть не процарапали насквозь? – морозно улыбнулся господин нерегиль, а кади сглотнул и съежился.

И тихо сказал:

– Это случилось два месяца назад. Ко мне пришел Джаффаль.

– Кто это? – быстро спросил Тарик.

– Он… уехал из Таифа.

– Когда?

– Уже три недели как.

– Кто такой Джаффаль?

– Фарис, – сглотнул кади.

«Всадник», кивнул себе Казим. То есть разбойник. Таких по пустыне бродило видимо-невидимо. Фарисы собирали дружины и нападали на путников и бедуинские становища, угоняя скот и отнимая имущество.

– Скоко человек под рукой у того Джаффаля? – живо поинтересовался ушрусанец.

– Три дюжины, не меньше, – бледным голосом отозвался кади. – Два года у нас жил. Видели три пустых дома на северной стороне? Там и жили.

– Что ж уехали?

Ибн Салама поник головой:

– Думаю, из-за того дела. Из-за которого приходил Джаффаль.

– Так что случилось, о ибн Салама? – мягко поинтересовался нерегиль, слизывая сладкую жижу с края чашечки.

И кади решился:

– Два месяца назад Джаффаль пришел ко мне с двумя свидетелями, чтобы подписать купчую на невольницу – ну знаете, поручиться перед людьми, что деньги переданы.

Тарик молча кивнул.

– Свидетелями были тот торговец финиками и…

– …тот торговец всем чем можно, а лучше бабами, – пробормотал Казим.

– Да, – горько покивал ибн Салама.

– И?..

– Я подписал. И сделал запись, что все по закону.

– А что было не по закону? За что Джаффаль передал тебе взятку? – холодно осведомился Тарик.

– Иштибра,[15] – коротко отозвался кади. – Джаффаль хотел заняться женщиной немедля. Не ждать месяц.

– Подумаешь, преступление! – фыркнул Казим – и тут же осекся.

Понятное дело, что в этом вопросе шарийа никто особо не соблюдал – особенно если покупали давно присмотренную бабу, к которой не терпелось войти. Ну или девчонку на пару месяцев – так, поиграться, а потом обратно к торговцу отвести, чтобы в большие расходы не влезать. Но говорить такое перед кади не годилось. Кади есть кади…

– Я знал, что Джаффаль не покупал ту женщину, – все так же бледно и устало проговорил ибн Салама. – Я даже знал, кто она. Джаффаль чуть не с год говорил, что отобьет у Джундубы жену.

– У Джундубы?.. – нахмурился господин нерегиль.

– Да. Это другой фарис, из племени бану килаб. Они кочуют поблизости. Красота жены Джундубы была воспета многими поэтами, ему завидовали…

– Так что же, выходит… – неверяще протянул Казим.