Сторож брату своему

Тупая скотина пыталась вскарабкаться на ноги, но оскальзывалась на чем-то неровном и заваливалась на колени с обиженным меканьем.

Попытавшись разглядеть, на чем топчется коза, Дукайн аж вытаращился: это был не камень и не щебенка. Это больше походило на закопанное в песке – тело! Животина явственно копытила кого-то по безжизненно вытянутым рукам.

Убили они, что ль, кого в Нахле и скинули труп в пустыню?

– Пошла! Хой! Хой!

Подходить к дохляку Дукайну совсем не хотелось. Он и так забрел слишком близко к оазису. Его племя в этих землях не жаловали: укайль уже не раз сражались с манасир за пастбища к югу от вади аль-Касим, а последний набег случился и вовсе недавно, в пору больших дождей. Застанут здесь – побьют, да и коз отнимут, это уж как пить дать.

Однако коза по наущению иблиса потеряла остатки разума и окончательно завалилась на бок. И дрыгала тонкими ножонками, то и дело поддавая то ли в плечо, то ли в спину – разбери поди эту груду тряпок – мертвеца.

И тут Всевышний – хвала Ему, милостивому и милосердному! – послал Дукайну удачу. Среди серо-бурых лохмотьев на трупе что-то блеснуло.

– Золото… – ахнул бедуин.

И припустил к бестолково дрыгающейся козе.

На запорошенном разметанным песком запястье, под задранным рукавом что-то ярко блестело. Стараясь не смотреть в лицо мертвеца, Дукайн встал на колени и легонько ткнул пальцем.

Так и есть. Золото. Широченный золотой браслет. Бесцеремонно ухватившись за руку – она оказалась неожиданно тонкой, – бедуин принялся стаскивать яркую сверкающую полоску. Дотянув до середины сложившейся лодочкой безвольной ладони, Дукайн с неудовольствием разглядел то, что браслет скрывал. Запястье трупа оказалось сплошь располосовано белесыми тонкими шрамами. То ли этот несчастный сам себе кровь пытался пустить, то ли его уже один раз пытались прибить, да не сложилось.

Стянув браслет – тот оказался приятно тяжелым на вес, – Дукайн запихал его за пазуху. И подтянул пояс, чтоб через брюхо не вывалился. И, перегнувшись через лежавшее навзничь тело, пихнул козу. Та, наконец, поднялась на ноги и с жалобным меканьем побежала, как ни в чем не бывало, к товаркам. Правая рука трупа лежала закопанной по самый локоть – коза наваляла, не иначе.

Со вздохом Дукайн вскарабкался на ноги и принялся обходить тело с головы. И, не удержавшись, посмотрел.

О Всевышний!.. Лучше бы он этого не делал!

Это был вовсе не труп! Человек шевелился!

Тут наступало самое время гнать коз и уносить ноги. Шайтан с ним, со вторым браслетом, если он есть! Те, кто прибил этого несчастного, могли вернуться посмотреть на тело! Они будут рассчитывать застать один труп, а найдут аж двоих живехоньких и – да убережет его Всевышний от такой участи! – быстро исправят ошибку: и со своей жертвой, и с нежелательным свидетелем.

Дукайн развернулся и побежал к…

Нет.

Не побежал.

Жуткое зрелище сковало его ноги, сковало его губы.

Хозяйка Трех Пальм, Узза, стояла прямо перед ним. Всего в нескольких шагах. Высокая женская фигура в черной абайе. Только под платком-милфой было пусто. Не было лица там. Только чернота.

– Уззаййаа-аан… – услышал Дукайн собственное бормотание. – Всемогущая…

И он пополз, пополз к ней. Причитая, жалясь, оправдываясь.

А когда очнулся, уже темнело и никаких коз вокруг не было.

И Дукайн, истошно вереща, вскочил с коленей и побежал, побежал, изо всех сил припустил на север, к родному кочевью. Справляясь с синим холодным светом Сириуса и придерживая замаранные штаны.

Небольшую фигурку в черном на вершине холма он видел даже спиной. И спиной же чувствовал, что, как ни бежит, Узза продолжает смотреть на него. С вершины ближайшего холма, который все никак не хотел скрываться за горизонтом.

* * *

Шейх Набих брезгливо морщился, теребя подвески над кисточкой икаля. Другой рукой он перебирал роскошные обсидиановые четки.

Захлебывающегося плачем, воняющего жидким дерьмом дурачка он приказал бить палкой. Но полоумный козопас продолжал бормотать чушь про золотые браслеты на трупе, Хозяйку и алоэ, которое щипала коза.

Впрочем, про браслеты он не наврал. Вот только добывать их пришлось нелегкими трудами: за разбежавшимися козами снарядили целую экспедицию. На всякий случай шейх дал пастухам хороших верблюдов – мало ли, придется удирать, в Нахле, поговаривали, стояли халифские солдаты.

Те могли припомнить укайлитам многое: и четыре ограбленных каравана, шедших из Медины, и налет на Ханифу, и кровопролитные стычки в пустошах Хаиля, когда они с бану суаль и кайситами делили колодцы, после того как вади аль-Касим пересох в разгар сезона дождей. Точнее, иссяк – после нескольких недель моросящей, ленивой капели. Засуха жадно слизывала зелень на солончаках и в лощинах, даже солянка сбрасывала цветы, подставляя жгучему солнцу изломанные ветки.

После той стычки гвардейцы пришли большой силой от Мариба: нет, не затем, чтобы навести порядок. Солдат халифа не занимала кровь, лившаяся на щебенку Неджда. Нет, они двинулись к каабе племени гатафан: по слухам, ее восстановили, и теперь всякий мог открыто принести жертвы Хозяйке Трех Пальм.