Сторож брату своему

Хорошо, вокруг народу было мало, под утро у мостов мало кто ходит. Еще хорошо, что мост был из временных: настил на связанных борт к борту лодках сгорел – не жалко. А еще лучше, что Фазлуи тогда был в столице, гостил у своих в квартале ас-Саба – времена были строгие, язычникам еще не позволяли селиться рядом с правоверными. Марида он заклял, запечатав послушанием и связав обликом, и с тех пор служил в должности придворного астролога Мараджил.

Саламандра между тем постреливала тонким язычком, высовывая и убирая его в крохотную красную пасть. Сквозь затягивавший арки красный шелк пробивалось утреннее солнце, и сумрак на галерее отливал алым. В просеянном сквозь ткань свете мрамор пола казался плохо отмытым от налетевшего песка, а саламандра – подсвеченной изнутри игрушкой-курильницей.

– Покажи мне хозяина этой вещи, о Яман, – тихо приказал мариду Фазлуи и кивнул на таз.

Мараджил пришлось пересесть поближе, чтобы заглянуть в круглое оконце воды. Там всплывала желтая, колышущаяся сухостоем степь, и свернутая на дне цепочка тонула в красках. С трудом оторвавшись от проступающего в воде, Мараджил обернулась к занавесу во внутренние комнаты. И со вздохом прикрылась шарфом по самые глаза.

– Приблизься, о ибн Махан, – громко сказала она, морщась от прикосновений невольницы – та зашпиливала шелк на затылке и дергала волосы.

Из-за обматывающей рот ткани голос прозвучал глуховато.

Начальник тайной стражи невозмутимо вошел в комнату и, не обращая никакого внимания на прыснувших в стороны женщин, присел рядом на подушку.

Кругом звенели браслеты на жмущихся к стенам спугнутых рабынях. Мараджил заметила:

– Надеюсь, мы поймем, где искать это бедствие из бедствий…

В зеркале воды скруглилась зеленая крона низенького тамариска. Дерево сдувал сильный ветер, сухая желтая трава длинно стелилась между каменными осыпями. Путаясь полами рубахи в стеблях, навстречу ее взгляду шел высокий худой зиндж – почему-то в куфии и при луке с джамбией, словно свободный. Остановился, оглянулся. Что-то крикнул, взмахнув рукой. Второй мужчина, в такой же оборванной, выцвет-

шей до серо-бурого гандуре, сидел на корточках и разминал в ладони комок земли. Линялый платок завязан вокруг головы и прикрывает подбородок.

Зиндж продолжил махать и звать. Второй поднялся, просеивая с руки пыль. Поправил перевязь с колчаном и зачехленным луком. Когда он пошел вперед, бесформенный балахон сдуло и облепило ветром.

Мараджил усмехнулась: ну да, эту расслабленную походку породистой лошади ни с чем нельзя перепутать. Только сумеречники умеют так двигаться: текуче, плавно, без напряжения – и в то же время быстрее спешащего человека.

– Ну и где же ты гуляешь, сукин сын?.. – прошипела мать халифа.

Тарик в зеркале опустил край платка, сморщил нос и широко зевнул, прикрывая рот ладонью. Спутника своего он догнал мгновенно. И принялся что-то ему втолковывать, насмешливо кривя губы и тыча зинджу в грудь острым пальцем.

* * *

– …Эй! Рами, эй! Чего расселся?

Самийа продолжил рыться в земле с отрешенным видом. Потом долго смотрел на сыплющийся сквозь пальцы песок.

Сумеречника прозвали Рами, Стрелок, но кое-кто за глаза звал его попросту Маджнуном – дурачком то есть. Самийа слегка не в себе, решили люди: Рами подолгу бродил вокруг стойбища, таращась в ветреный горизонт и бормоча себе под нос. С кем он разговаривал – тут мнения разнились. Кто болтал, что сумеречник водит компанию с джиннами, а кто стоял на том, что никаких джиннов тут отродясь не водилось, все джинны, как известно, живут в Руб-эль-Хали и в южных вади на границе с Большой пустыней. Так что многие считали, что самийа попросту повредился в уме от бойни этой их лаонской бесконечной и вот теперь ходит, кружит, своих мертвых из пыльных смерчей выкликает. Такое уже приходилось видеть, и старейшины полагали, что сумеречник долго не заживется.

Сам-то Антара считал, что Рами не более безумен, чем он сам. Потому что, раз подслушав ровное, как посвист ветра, бормотание на чужом, переливистом языке, Антара уловил созвучия – и рифмы. Самийа сочинял стихи – вот и весь секрет и все джинны.

Однако сейчас он что-то заковырялся.

– Эй! Рами! Эй!

О, услышал. Когда Стрелок догнал его, Антара поинтересовался:

– Нашел чего?

Рами с удивлением вытаращился. И тут же раззевался.

– А что ты все время роешься?

– Я не роюсь, – дернул плечом самийа.

– Роешься!

– Не роюсь!

– Копаешься!

– Не копаюсь!

Антара остановился.

– Нет, ну а чего ты сидел там?

Рами, явно недоумевая, обернулся туда, куда он показал:

– Там?..

– Тьфу на тебя! – рассердился Антара.

А может, он и впрямь сумасшедший, кто их разберет, аль-самийа не люди, у них, может, вообще все по-другому.

– Аааа, там, что ли? – неожиданно просветлел сумеречник. – Да ничего особенного я не делал. То есть делал, но то же, что и всегда. Впрочем…

И, вдруг нахмурясь, принялся заматывать лицо платком – с отрогов Аджи несло крупным секущим песком. Закашлявшись, Антара последовал его примеру.

Сквозь толстую ткань послышалось глуховатое:

– Как у вас говорят? Думал прямо, оказалось криво?

Антара хмыкнул.

Стрелок хмыкнул в ответ: