Сторрам

– Ну и спасибо Мать-Воде. Иди, ешь.

Как всегда, за ужином ждали всех, чтоб начать сразу. А пока выясняли у Рыжего, с чего этот чмырь к нему прицепился?

– Рыжий, за что это он тебя так?

– Я Махотку физике учил, – весело ответил Гаор.

– Чему?! – изумились соседи.

– Физике, – повторил Гаор, – и электротехнике. Чтобы он в технике разбирался.

– А, это чтобы и он мог по-умственному работáть?

– Ну, дело стоящее.

– Давай, Махотка, лови, пока дают.

– Махотка, тебя подручным, что ли, к Рыжему поставили?

– Да, – ответил, усаживаясь на свое место, Старший. – Рыжий, в гараже теперь будешь работáть. И Махотка с тобой.

– Это чего ж, – заволновался Плешак, – навовсе его со склада снимают?

– У тебя теперь Салага будет.

Старший принял переданную ему миску с кашей, и разговор прекратился.

Но возобновился после ужина. Впервые на общей памяти отлупцевали мастера, а что Рыжий мастер по технике было всеми признано, и за то, что учит подсобника. Махотку заставили повторить всё, что наговорил Рыжий, Гаор поправил перевранное и объяснил непонятное, и все пришли к выводу, что энтот голозадый точно псих. Ничего такого опасного Рыжий не говорил. Вот если бы он… начавшего тираду Клювача, выделявшегося длинным и будто свёрнутым книзу носом, прервали дружным в несколько голосов цыканьем. Так что Гаор не смог услышать, какое знание считают голозадые опасным. Но зарубку в памяти сделал.

– А вот я на заводе работáл, – начал Салага, – так там у нас был, он всех учил. Сам мастер, так к нему нарочно подсобников ставили, чтоб выучил. Он всё мог, с ним даже энтот, – Салага с натугой выговорил, – конструктор-экспериментатор со всем уважением говорил, как скажи со свободным.

– Прирождённый? – скрывая волнение, спросил Гаор.

– Не, – мотнул головой Салага, – обращённый, три луча в круге.

– И давно ты его видел?

– Ну-у, я уж, – Салага оттопырил губы, припоминая, – я совсем мальцом был, только из посёлка, сейчас-то двое торгов уже прошёл. А он уж седой совсем тогда был, даже звался так, – и вздохнул, – сейчас в Ирий-саду небось.

– Нет, – покачал головой Гаор, – я с ним на торгах в одной камере был.

Несколькими вопросами уточнили, что и впрямь говорят об одном и том же человеке, и Салага обрадовался.

– Вот здорово! А куды его с торгов не знашь?

Гаор вздохнул.

– Знаю только, что он с бригадой своей ушёл, и что за пятьдесят тысяч их купили.

– Ну, тады ишшо поживёт, – согласились слушавшие их, – таки деньжищи скоро не отработать.

Потом у Салаги стали выяснять, кого ещё он где встречал, может знакомцы или родичи, али земели найдутся, а Гаор пошёл к Матуне искать чем писать и на чём писать. Удивительно, но ему повезло. Он нашёл небольшой полурулон светлых почти белых бумажных обоев – один край, правда, был сильно мятый, но его можно срезать – и россыпь полувысохших фломастеров. К сожалению, не водяных, а на спирту, так что размочить не удастся. Ну да на первое время ему хватит, а там ещё чего-нибудь придумает.

– Ты чего это задумал, Рыжий? – спросила наблюдавшая за его поисками Матуня.

– Махотку учить буду, Матуня. Чтоб вслепую не тыкался, – весело ответил Гаор.

– Дело, конечно, – кивнула Матуня. – Только ты всё это перед отбоем ко мне обратно занеси и положи где подальше, чтоб не на виду, а ты бы знал.

И, видя его изумление, засмеялась.

– Ты чо, Рыжий, думашь: один псих такой? А ежели по тумбочкам шмонать начнут, а у тебя там неположенное? А? Мы почему, пока вы работáете, тумбочки ваши проверяем? А чтоб не залетели вы по-глупому. Мастак, знашь, сколь прятал своё, пока ему не разрешили при себе держать? То-то.

Гаор медленно кивнул. Да, об этом он не думал, дурак, открыл бы тыл и матерей подставил.

– И часто шмонают, Матуня?

Матуня вздохнула.

– Не угадаешь, когда им приспичит. У тебя-то порядок пока.

– А вот пачка пустая у меня лежит, ничего?

– Её хозяин тебе при всех подарил, ничего не сказали.

Гаор поблагодарил Матуню и пошёл в спальню мастерить тетрадь и прописи для Махотки.

А когда уже прокричали отбой, и погасили свет, в темноте кто-то, вроде Юрила, сказал:

– Ты, Рыжий, всё-таки поаккуратнее, не при всех учи, и не в полный голос.

– Да, – согласился ещё кто-то, – не любят они, чтоб мы знали чего.

– А Махотке чаще по шее отвешивай, ну, будто злобишься, тады не прицепятся, – посоветовали с другого конца спальни.

И Гаор не выдержал. Фраза эта возникла у него ещё днем, когда он перекатывался под пинающими его ботинками и слышал истошный крик: «Не смей учить!» – но не хотел он добивать Ворона. А сейчас…

– Ворон, – позвал он, – спишь?

– Нет, – почти сразу откликнулся Ворон.

– Так кто Крейма-Просветителя убил? Дикари неблагодарные, которых он грамоте учил и просвещал, или это всё-таки кто другой был? Сомнения у меня, понимаешь, возникли, ба-альшие сомнения.

– Замолчи, – испуганно ответил Ворон. – Замолчи!

– Крейм-Просветитель? – немедленно переспросил чей-то бас. – А это кто?

Гаор уже открыл рот, но его неожиданно опередил Асил.

– Это Кремень-Светоч, у нас о нём по сию пору песни поют.