Стоунхендж

Томас оскорбился, наежился.

— Это мой бог!

— А ты послушай, что они поют.

Отсюда было слышно плохо, но хор пел великолепно. Чистые жалобные голоса вознеслись под сводами, и толпа подхватывала припев:

— Господи помилуй!.. Господи, помилуй!

Томас ощутил что-то не то, но слова были привычные, не задевали сознание. Ощутил затем раздражение. Калика слишком вслушивается во все, всматривается. Конечно, если вслушаться, то слова гадкие. Недостойные благородного рыцаря. Для простолюдинов еще кое-как, да и то не для всех. Свободным йоменам тоже просить милости у кого-либо недостойно. Даже у Бога. Богу тоже не нужны неумехи... Впрочем, в святом писании что-то сказано по этому поводу. Мол, как раз такие и угодны. Неисповедимы пути Господни!

— Не знаю, — сказал он раздраженно. — Я никогда не просил милости. Ни у людей, ни у... тех, кто выше.

— Гордый, значит, — сказал калика понимающе. — А это смертельный грех в глазах вашего хозяина. Гордый раб опасен.

— Я не раб... — начал Томас угрожающе, но осекся. Хор в этот момент как раз запел: «Спаси раба своего». Калика ехидно улыбался. Томас исповедовал правило: «На бога надейся, а к берегу греби».

Огрин повернул к ним озабоченное лицо:

— Что-то случилось?

— Да, — отрубил Томас. — Надо спешить, а мы тут хвалы Господу слушаем! Делами надо доказывать, делами! А не льстивыми языками.

Он резко повернулся и вышел. Когда из ворот показались ошеломленный Огрин и хитрый Олег с недоумевающей Ярой, он уже был в седле.

Сердце Томаса трепетало от счастья, ибо дорога выбежала на знакомый холм. Дядя смотрел с нежностью, но разговором занимал калика. Почему-то волхв старой веры очень заинтересовался увлечением сэра Эдвина.

— Не библиофил, — донесся голос дядя, — я библиотаф...

Люди Огрина придерживали коней. С холма видно замок Мальтонов, если дорога свободна, можно вернуться сразу. У старого Мальтона и без того хлопот полон рот, не до гостей.

У Томаса вырвался крик. Он въехал первым на вершину холма, дальше расстилалась равнина. А еще дальше, на вершине высокого круглого холма, стоял огромный замок рода Мальтонов. Утреннее солнце освещало стены, башни, крышу из красной черепицы. Ярко блестело металлическое кольцо на воротах.

Он был все еще огромен и величествен, этот замок Мальтонов, но Томас не думал даже, что за такой короткий срок придет в такое запустение. Словно тяжкая болезнь посетила владения гордых рыцарей. Даже стены, казалось, осели и постарели, а камни из серых стали седыми, дряхлыми.

Но хуже того, на дороге перед замком стояли три шатра, ворота были закрыты, подъемный мост поднят, а перед самими створками лежало трое в лужах крови. Со стены сыпался град камней и стрел, отгонял смельчаков, пытавшихся вынести убитых.

— Дядя! — вскричал Томас отчаянным голосом. — Что стряслось, дядя?

На холм въехал сэр Эдвин. Лицо вытянулось, он выругался:

— Негодяи!.. Как-то дознались, что я уеду, воспользовались случаем. Я не великий воин, но рука моя все еще способна держать меч... Томас, это Герман и Бодман, братья Мангольда. Они попытались захватить замок врасплох, явно ночью. Но МакОгон...

— Старый МакОгон еще жив? — воскликнул Томас.

Сэр Эдвин взглянул на племянника искоса:

— Он еще не так стар, как тебе кажется. И в состоянии предусмотреть многие козни врага. Как видишь, не дал захватить врасплох! А осаду взбешенным братьям с такими силами вести не по зубам.

Томас заскрипел зубами, выхватил меч. Он был страшен, как воскресший древний бог войны, которому поклонялись англы-язычники.

— Смерть! — прохрипел он. — Никого не щадить!

Земля загрохотала под копытами, а вскоре добавился грохот десятка конников. Все в едином порыве неслись на дерзнувших осаждать замок среди белого дня, в полной уверенности, что все здесь принадлежит только им..

До замка было еще далеко, но отдохнувшие за ночь кони неслись с холма, а потом по равнине резво, тяжело задышали не скоро, но со стен их уже заметили, засуетились.

Из шатров начали выбегать сверкающие доспехами рыцари, когда тяжелая конница обрушилась на них. Томас рубил быстро и страшно, словно в руке был не двуручный рыцарский меч, а легкая сарацинская сабля. Олег и сэр Эдвин неслись, как два демона смерти, справа и слева за ними оставались только поверженные, опрокинутые, распростертые, оглушенные.

Они домчались до рва, развернулись и понеслись снова, рассыпая страшные удары во все стороны. Подъемный мост начал опускаться. Цепи скрипели, подрагивали, мост опускался рывками. На воротах были следы ударов, выжженные пятна, а в стенах каменные глыбы кое-где выщербились. Тяжелые створки поползли в стороны, и из ворот выметнулись всадники с копьями, а следом выбежали пешие с топорами и дротиками. Во главе несся громадный рыцарь с непокрытой головой, длинные седые волосы развевались, как крылья. В его вскинутой руке был окровавленный меч. Воин был страшен, лют, полон звериной силы.

— Руби! — ревел он. — Пленных не брать!

Калика крикнул Томасу с упреком:

— Вот у кого ты научился такой немягкости!