Стоунхендж

Сломив сопротивление, люди короля прорвались за ограду. Горстку во главе с Томасом прижали к стене, а другие поспешно несли лестницы, приставляли к стенам, торопливо карабкались. Стена здесь была невысокой, некоторые даже лезли друг на друга, становились на плечи, третий уже мог ухватиться за край стены.

Со стен сбрасывали камни, бревна, лили кипящую смолу. Лестницы рубили, отталкивали баграми. Раненых оттаскивали, на их место с той стороны рва перескакивали новые бойцы. Рога ревели, не умолкая. Звон оружия заглушал крики раненых, угрозы и брань.

Наконец защита на стенах начала ослабевать, но пыл нападавших остыл чуть раньше. Под стенами везде лежали горы трупов, иные воины с жуткими ранениями отползали, волоча перебитые ноги и вывалившиеся кишки, лестницы были сломаны тяжестью падающих тел. Новые не решались карабкаться по трупам своих товарищей, а уцелевшие в яростном натиске теперь пятились, отступали, держа перед собой разбитые щиты.

Олег был на стене замка, под которой кипело лютое сражение. Под стрелы не высовывался, но особенно и не прятался. У калики, как заметил МакОгон, было чутье опытнейшего воина. Он чувствовал, откуда и когда полетит стрела, где будет схватка, куда враг нанесет основной удар, а куда обманный.

— Дьявол! — вскричал МакОгон рассерженно. — Они все еще бьются в ворота, а у нас кончились камни, бревна и даже кипящая смола!

Олег свесил голову, поглядел на ворота. Там с дюжину здоровенных воинов били тараном в окованные железом створки. Те трещали и прогибались. Одна доска уже лопнула, оттуда высунулось острие копье, кольнуло одного из бьющих тараном. Тот заорал, а воины, охраняющие таранщиков, мгновенно метнули в дыру дротики. Оттуда донесся крик.

— Пусть святые помогут, — буркнул калика.

МакОгон огрызнулся:

— Пусть священник молится! Мы потом, ежели уцелеем!

— При чем тут молитвы, — удивился калика. — Я говорю про эти изваяния.

МакОгон проследил за его взглядом. Над стеной на крыше стояли массивные статуи из камня. У них были строгие худые лица, но весила каждая, судя по массе, с доброго рыцарского коня в доспехах и с рыцарем вместе.

— Ты предлагаешь...

— Угадал.

— Но это кощунство!

— Кощунство их держать здесь, — сказал калика. — Вера Христова запрещает изображать святость... ибо она духовна. Да и сами эти святые лишь похвалят, увидев, как они и в камне давят нехороших христиан.

МакОгон оскалил зубы в волчьей усмешке. На его вопль сбежались с десяток защитников. Взмахом руки послал наверх, вскоре там затрещало, каменная фигура святого Дункана накренилась и полетела вниз.

Внизу таранщики как раз изготовились к последнему удару. По обе стороны бревна сгрудились воины, чтобы ворваться в разбитые ворота. Мечи и топоры были зажаты в руках, щиты наготове, даже дыхание затаили, как вдруг сверху затрещало, завыло...

Лишь двое успели вскинуть головы, когда с неба обрушилось огромное, тяжелое. Святой Дункан ударил и по бревну, оно выскользнуло из рук, и сразу двенадцать глоток закричали от боли и страха.

— Да, — сказал МакОгон, — спасибо, святой отец. Святой Дункан был бы доволен.

— Еще бы. Я слышал, он был удалой боец.

— Лучший, — заверил МакОгон. — Дункан Мальтон был сильнейшим и благороднейшим рыцарем, но под старость ударился в святость, то да се. Правда, и там стал лучшим. Но, говорят, и черт под старость в монастырь идет?

Глава 11

Они переглянулись, чувствуя полное взаимопонимание. Наверху орали и прыгали, едва не падая с крыши, радостные защитники. С удвоенной силой начали раскачивать другие статуи, призванные оберегать замок семейства Мальтонов.

Внизу уцелевшие разбежались, раненых оттаскивали, но под бревном осталось много побитых и покалеченных. Атака захлебнулась, нападающие спешно высвобождали раненых. МакОгон громко велел придержать стрельбу, тем более что стрелять было нечем, благородно позволил противнику унести убитых и раненых.

Томас думал не о благородстве, а о том, как выжить и нанести врагу урон побольше. Собрав тех, кто еще мог держать оружие, он неожиданно ударил в спину отступающим.

Бой был страшен и жесток. Грохот металла был так резок, что звенело в голове. Воины набрасывались друг на друга с мечами и топорами, били копьями, щитами, боевыми палицами. Ноздри Томаса раздувались, он чуял всюду кровь, и знакомая ярость берсеркера захлестнула сердце.

Он оттеснил врага в сторожевую башню, окружил копьеносцами и велел поджечь. Массивные каменные стены, конечно, не горели, но крыша занялась жарким красным пламенем, с треском и снопами искр рушились тяжелые балки. Из-за стен слышались крики, стоны, крики немногих, кто пытался восстановить боевые порядки.

Томас видел, как стрелки и копьеносцы отступали от массивного здания. Стены уже были накалены. МакОгон привел еще арбалетчиков, и когда из горящего провала повалили объятые пламенем фигуры, их расстреляли без пощады.