Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

В украшениях рукописей соседство священного и мирского, евангельских сцен и пляшущих обезьян, алтаря и зада, видимо, было дозволено потому, что между центром листа и его окраинами существовала ясная иерархия. Вряд ли какому-то мастеру пришло бы в голову изобразить посредине листа громадного гибрида-«кентавра», а на полях, на цветочном лугу или тем более среди плясунов и жонглеров, — крошечную Троицу. Маргиналии знали свое место, и потому им столь многое дозволялось. Священные слова и образы — в центре; коловращение форм, нагота и пародия — по окраинам.

Parodia sacra

В Средневековье смех над церковным чином звучал не только извне, но и изнутри самой Церкви. Много столетий клирики писали, читали и порой исполняли пародии на литургию (такие как «литургия пьяниц» или «литургия игроков»), на Евангелия («Евангелие игроков» или «Евангелие пьяниц»), на молитвы (существовали пародийные версии «Отче наш» и «Аве Мария»), на жития святых, монастырские уставы, постановления церковных соборов и т. д. Многие из этих текстов, как и пародии маргиналий, всячески обыгрывали темы, связанные с телесным низом.

Возвышенные и отвлеченные материи — с помощью игры слов и случайных созвучий — переводились в предельно физиологическую, порой непристойную, плоскость. Аскеза и воздержание заменялись обжорством и выпивкой. В популярнейшем «Диалоге Соломона и Маркульфа» на слова мудрого царя, что «четыре евангелиста держат на себе мир», охальник Маркульф отвечал: «Четыре опоры держат нужник, чтобы тот, кто на нем сидит, вниз не свалился». В средневековых пародиях строки псалма «Venite adoremus» («Приидите поклониться») превращались в «Venite apotemus

» («Приидите выпить»), «Pater noster» («Отче наш») — в «Potus noster» («Питие наше»), «

Oremus» («Помолимся») в «Potemus» («Выпьем»), а Послание апостола Павла к евреям («ad Hebraeos

») — в послание к пьяницам («ad Ebrios»).

Во французской поэме «Диспут между Богом и его Матерью» (середина XV в.) Христос сетует на то, что Дева Мария забрала у него львиную долю наследства, оставленного Богом-Отцом. Почти все прекраснейшие дома (имелись в виду соборы), принадлежат (посвящены) Богоматери, а ему достались лишь «госпитали», т. е. дома для больных и странников («hôtels-Dieu» — «дома Господни»). Христос подает на мать в суд, и его представитель, римский понтифик, угрожает Марии, что заточит ее в темницу, пока она не вернет сыну наследство. Ответчица парирует, что это сын оставили ее без гроша, так что ей приходится, как в прошлом, зарабатывать на жизнь ткачеством. Отношения между Богочеловеком и его матерью описываются как семейная склока.