Страх

- Нам только раз в месяц можно, значится... Еще в прошлем месяце одно было. От братухи тоже...

- Он его читал?

- Так точно. Потому как просил, чтоб я брату написал, чтоб он одному человеку от него привет передал.

- И что это за человек?

- Он... он... нет, не упомню. Может, у брата, значится, письмецо мое сохранилось.

Подобострастные глаза Куфякова так и елозили, так и елозили по лицу Тулаева. Они вымаливали то, что Тулаев никак не мог дать, потому что не имел на это право.

- Хотите, гражданин начальник, я брату пропишу, чтоб он вам письмо принес?

Тулаев встал, отвернулся к окну и с облегчением ощутил, что больше никто не лижет его невидимым языком по лицу.

Наверное, Куфяков все так же рабски смотрел ему в профиль, но он не видел этого, а, значит, как бы уже избавился от липкого собеседника.

Все письма, приходящие к осужденным, прочитывал тюремный цензор, женщина-прапорщик. Вряд ли она могла запомнить хоть что-то подозрительное из тех двух писем. Да и когда ей было запоминать, если в день приходилось читать но сотне писем. Это же только смертникам разрешали получить по одному сообщению с воли в месяц, а остальные могли вести переписку хоть ежедневно.

- На тему о президенте он больше не высказывался? - не оборачиваясь налево, спросил Тулаев.

- Что?.. А-а, нет, значится, больше ничего не говорил, гражданин начальник.

Угроза Миуса-Фугаса могла быть обычной зековской бравадой.

Не один он по стране слал устные проклятия в Кремль. В автобусе да и в метро не раз Тулаев своими ушами слышал, как материл президента какой-нибудь испитой мужичонка или насылала на него кучу болезней явно сама не слишком здоровая тетка. Межинского, скорее всего, тоже удовлетворило бы такое объяснение, но сожженное письмо и эта странная выщербина на стене мешали Тулаеву.

- Скажите, а что-нибудь еще есть на той стене, где он

оставил точку? - все-таки повернув лицо к Куфякову, спросил

он.

А тот, оказывается, стоял. По-солдатски приклеив жилистые кулачки к спортивному трико и одновременно сгорбившись, он неотрывно смотрел в глаза Тулаеву. На его покатом лбу еще плотнее сжались морщины, и он быстро-быстро задвигал губками:

- Так точно. Есть еще кое-что окромя той точки. Хвигура там нарисована. Треугольник, значится. Токо без верхнего угла.

Вроде как нету того верхнего угла, а токо точки от тех двух, значится, линий идут...

- Много точек?

- Э-э... сейчас-сейчас, гражданин начальник, - закатил

глаза к потолку Куфяков. - Ага, три, значится, слева и две соответственно справа.

- А последнюю точку он слева или справа поставил?

- Э-э.. спра... нет, слева, да-да, слева, гражданин

начальник...

Игра в геометрию удивила Тулаева. Двухметровый Миус-Фугас менее всего внешне походил на любителя теоретических рассуждений. Что же мог означать этот треугольник без вершины?

- Там совсем немного места осталось, - еще кое-что вспомнил Куфяков. Точки на две-три слева, ну, и чуть поболее, значится, справа.

- Вы письмо брату уже отправили?

- Так точно.

- Он ничего не просил туда вписать?

- Никак нет, гражданин начальник.

Легкого доклада Межинскому не получалось. Миус-Фугас мог и поиздеваться, накорябав на стене этот клятый треугольник без вершины, но такое объяснение вряд ли удовлетворило бы начальника. Не к месту вспомнилось, что еще нужно идти в экспертизу изучить вещдоки по делу об ограблении инкассатора, а желудок, всхлипнув, напомнил, что с утра в нем побывала лишь чашка кофе и почти окаменевший бублик.

- Я вас больше не держу, - отпустил собеседника Тулаев.

- Гр-ражданин начальник! - Куфяков сгорбился так,

что, кажется, хрустнул позвоночник. - Переведите меня в другую камеру! Не могу я в этой, значится, жить! Переведите!

- А в чем дело? Он обижает вас?

- Он... он... при мне...

- У вас есть жалобы?

Ни майор, ни прапорщик-инспектор не хотели входить в следственную комнату. Неужели они ждали, чем закончится это жалобщичество?

- Есть! Есть! - заторопился Куфяков. - Он прямо при

мне... прямо днем... значится, онанизмом того... занимается. Как будто меня, значится, и нету... Он это... сардельки приспособился жарить на этом... на электрообогревателе, сам жрет, а на меня плюется шкурками... Он...

- А откуда в камере обогреватель? - удивился Тулаев.

- Разрешено. Сейчас разрешено, гражданин начальник.

- А сардельки откуда?

- Денег у него полно. У него ж, когда поймали, куча денег с собой была. Их, значится, изъяли, но сейчас разрешено просить, чтоб за те деньги что брали. Ему, значится, наши инспектора, ну, кто на охране в коридоре, покупают на воле, ну, и себе денег забирают...

За Куфяковым резко распахнулась дверь. Усатый прапорщик грубо развернул осужденного к себе и коротко скомандовал:

- Руки за спину! Следовать за мной! Свидание окончено!

- Гражданин на...

- Вы не желаете пообедать? - вырос слева майор, тихо скользнувший из другой двери в следственную комнату. - Мы обычно на мебельную фабрику ходим.

Куфяков еще что-то вскрикнул, но его слова тут же утонули за дверью. Часы на руке майора заиграли полдень. Мелодия была грустной-грустной. Тулаев невольно посмотрел на часы.