Страх

Куфяков сразу вспомнил вчерашнего гостя. Тот с первой минуты встречи перепугал его, показав жуткую красную "корочку", и Куфяков, не таясь, выложил все об этом сидящем сейчас напротив него парне с холодными пронзительно-могильными глазами и так не подходящей к его лицу лысиной. Неужели бандюга узнал что-то о визитере из "органов"? Или просто, как они сами, блатняки, говорят, брал на понт?

- Ну давай, пиши...

- А чего калякать-то? Вроде ничего и не случилось...

- Короче, сначала приветствие братану пропиши, - приказал парень. О-от так... Теперь про свое здоровье...

- А чего про здоровье-то?

- Болит чего?

- Ну, голова...

- Вот и пиши: башка стала болеть... О-от молодец! Теперь

про жену напиши. Ну что ты пялишься? Давай калякай: работает все там же, смены все больше ночные... О-от молодец!

- Глоток хоть дай, - скосив глаз на криво наклеенную этикетку, взмолился Куфяков.

- Заработать еще надо, - отодвинул бутылку локтем к подоконнику гость. - Теперь пиши слово в слово, как я гнать буду, - он закатил глаза под потолок и медленно, будто рыбак удочкой, стал вытягивать из себя слова: - Новые квартиранты в твоей фатере порядок уже навели. Хорошие ребята попались. Управдом на них не обижается...

- Какой управдом? - часто-часто заморгал Куфяков. - Их

уже сто лет как нет. Теперь начальники РЭУ...

- А ты пиши да помалкивай, - укоротил его гость. - Накалякал про управдома?.. О-от молодец! Теперь скреби пером дальше: к тем двум квартирантам я подселил еще одного...

Мутным недоумевающим взглядом Куфяков вобрал в себя небритую физиономию парня, странную для такой жары куртку и чуть-чуть посопротивлялся:

- Квартира ж у братухи пустая стоит. А ты про третьего придумал.

- Так надо, батя, - показал желтые, похожие на зерна

спелой кукурузы, зубы гость. - Придет время и в натуре подселишь. Сукой буду...

Если долго смотреть на такие зубы, то кажется, что они начинают вгрызаться тебе в шею. Куфяков сглотнул обиду, опустил взгляд к кривым строчкам письма, почесал черным ногтем указательного пальца кадык, утыканный щетиной, и сам уже попросил:

- Диктуй, чего еще писать.

- О-от молодец! - восхитился гость и замаскировал свои лошадиные зубищи обветренными губами. - Пиши, Достоевский, дальше: еще про одну болячку я тебе, братан, не писал...

- Про какую?

- Пиши: сильно у меня нос заболел. Так заболел, что хуже

уже нельзя.

- Правда?

Пальцем с черным ногтем Куфяков потрогал переносицу. Два раза батя в детстве перебивал ее, разок уже в юности тяпнули в пьяной драчке. Но сейчас-то нос не болел. На языке повис вопрос, и Куфяков с трудом не пустил его изо рта. Каждый вопрос отнимал время, а внутри горела сушь пустынная, да гудели в голове колокола. Как поминали кого.

- Написал.

- О-от молодец!.. А теперь слова прощания изобрази. Ну, чтоб как обычно, как во всех ксивах... то есть письмах до этого.

Приподняв над табуреткой плотный утюжистый зад, гость

осмотрел двор и спросил, не поворачивая головы:

- Жена твоя когда с работы приходит?

- Чего?.. А, супружница... - еле разглядел Куфяков стрелки часов на стене. - Да где-то через час.

- На, - положил гость на стол конверт. - Адрес напиши. Ты что думаешь, я его в клюве в Бутырку потащу?

- Подай стакан, - не поднимая головы, попросил выводящий цифры "учреждения" на конверте Куфяков. - В шкафу стоит, рядом с чашками.

Вчера, после разговора с лысеющим парнем из ФСБ, он сразу ушел в пивнушку и со страху так надрался, мешая пиво с водкой, а водку с пивом, что когда приполз почти бездыханным домой, то застал жену уже уходящей. Поскандалил минут десять и остался один. Ни водки, ни пива не было, и он с час просидел на кухне, выкуривая сигарету за сигаретой. Потом все-таки вспомнил про заначку в ботинке, сбегал в киоск, купил "йогурт" пластиковый двухсотграммовый стаканчик "Столичной", опрокинул его в себя и на этом подсосе еле дотянул до койки.

- На. Заработал, пролетарий, - налил стакан до краев гость. Спасайся, пока я добрый...

Синими губами Куфяков пробормотал: "З-за твое з-здоровье", омочил их высушивающей влагой, жадно выглотал порцию, аккуратно поставил стакан рядом с бутылкой и с удивлением увидел, как желтым осенним листком сжимается бутылка. Он вскинул глаза на гостя, а тот тоже, превращаясь в истлевающий лист, стал желтеть и сворачиваться. А за ним - кухня, а за кухней...

Страх подбросил Куфякова со стула, но спасти уже не мог. Желтое вокруг него сменилось черным, и он рухнул на пол, ударившись виском об угол стола, но уже не ощутив ни виска, ни этого угла.

- Кранты, - тихо произнес гость.

Обойдя стол, он согнулся над Куфяковым, посмотрел в его слепые открытые глаза, хмыкнул, вернулся к бутылке, протер ее и стакан платком, потом протер ручку на двери шкафчика, не касаясь окурков, забрал письмо и конверт и тихо вышел из квартиры.

20