Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

А в Лондоне, в министерстве иностранных дел, личный секретарь Энтони Идена прикрыл рукой микрофон телефонной трубки и сообщил Колвиллу, что звонивший назвался герцогом Гамильтоном и уверяет, будто у него имеются какие-то новости, которые можно передать Черчиллю только лично. Герцог (если звонил действительно он) планировал сам прилететь на авиабазу Королевских ВВС в Нортхолте (близ Лондона) и желал, чтобы там его встретил кто-нибудь из людей Черчилля. Подразумевалось, что это будет Колвилл, которому выпало в этот день дежурить в доме 10 по Даунинг-стрит. Герцог также хотел, чтобы приехал Александр Кадоган, заместитель Идена.

Колвилл взял трубку. Герцог отказывался сообщить какие-либо подробности, но заметил, что его новость как из фантастического романа. И что она имеет отношение к немецкому самолету, который разбился в Шотландии.

«В этот момент, – писал Колвилл, – я так ярко вспомнил свои утренние размышления о книге Питера Флеминга. И я проникся уверенностью, что к нам пожаловал либо Гитлер, либо Геринг»[1098].

Колвилл снова позвонил Черчиллю.

– Ну и кто же прибыл? – раздраженно осведомился Черчилль.

– Я не знаю. Он [герцог] не захотел сказать.

– Это же не может быть Гитлер?

– По моим предположениям, нет.

– В таком случае хватит строить предположения. Пусть герцога, если это в самом деле герцог, доставят из Нортхолта прямо сюда.

Впрочем, Черчилль велел Колвиллу вначале удостовериться, что это действительно герцог Гамильтон[1099].

Утром 11 мая, в воскресенье, Альберт Шпеер, архитектор Гитлера, явился в Бергхоф, чтобы показать фюреру некоторые архитектурные наброски. В приемной он застал Карла-Хайнца Пинча и Альфреда Лейтгена – адъютантов Рудольфа Гесса. Они явно нервничали и спросили у Шпеера, не позволит ли он им пройти к Гитлеру первыми. Шпеер ответил согласием.

Они передали Гитлеру письмо Гесса[1100]. Адресат тут же прочел его. Послание начиналось так: «Мой фюрер, когда вы получите это письмо, я уже буду в Англии. Вы можете представить себе, что мне очень нелегко далось решение предпринять такой шаг, потому что у 40-летнего человека иные жизненные узы, чем у 20-летнего». Он объяснил свой мотив: попробовать добиться мирного соглашения с Англией. «Если же, мой фюрер, этот проект – который, я готов признать, имеет лишь очень малые шансы на успех – закончится неудачей и судьба не будет мне благоприятствовать, это не принесет никаких пагубных последствий ни вам, ни Германии: вы всегда сможете отказаться от какой-либо ответственности за мои действия. Скажите просто, что я сошел с ума»[1101].

Шпеер просматривал свои рисунки, когда (как он пишет) «внезапно услышал нечленораздельный, почти животный вопль»[1102].

Это стало началом очередного приступа капризного раздражения (Wutausbrüche), которых так опасались подручные Гитлера. Как вспоминал один из его помощников, «казалось, на Бергхоф упала бомба».

– Бормана ко мне, сейчас же! – вопил Гитлер. – Где Борман?

Гитлер велел Борману вызвать Геринга, Риббентропа, Геббельса и Гиммлера. Он спросил у Пинча, знает ли тот о содержании письма. Когда Пинч ответил утвердительно, Гитлер распорядился, чтобы его и Лейтгена, другого гессовского адъютанта (напомним, явившегося сюда вместе с Пинчем), немедленно арестовали и отправили в концлагерь. Кроме того, арестовали Альбрехта Хаусхофера. Его препроводили на допрос в тюрьму, расположенную в берлинской штаб-квартире гестапо. Впрочем, позже его отпустили.

К Гитлеру съехались другие вожди. Геринг привез своего главного специалиста по техническим вопросам. Этот офицер заверил фюрера: крайне маловероятно, чтобы Гесс достиг пункта назначения. Основную трудность для него должна представлять навигация; мощные ветра, скорее всего, собьют его с курса. По всей видимости, Гесс вообще промахнется мимо Британских островов.

Эта перспектива вселила в Гитлера надежду. «Если бы он утонул в Северном море! – воскликнул фюрер (по словам Альберта Шпеера). – Тогда он пропал бы без следа, и мы спокойно смогли бы придумать какое-нибудь невинное объяснение». Больше всего Гитлер опасался того, как Черчилль мог бы использовать новости об исчезновении Гесса.

А в Дитчли, в спальне Клементины, Мэри впервые осознала всю глубину дурных предчувствий матери, касающихся помолвки дочери с Эриком. На сей раз Клементина рассказала Мэри, что и у нее, и у Уинстона эта помолвка вызывает серьезную озабоченность (по многим причинам) и что она сожалеет о том, что позволила этим романтическим отношениям дойти до такой стадии, не высказав свои сомнения и опасения.

Это была правда лишь отчасти. На самом деле Черчилль, занятый военными вопросами, мало беспокоился об этой помолвке и вполне довольствовался тем, что ситуацией занимается Клементина. В этот уик-энд его больше всего интересовал ночной авианалет (судя по всему, пока самый тяжелый за всю войну) и операция «Тигр» – переправка большого количества танков на Средний Восток.

Клементина потребовала, чтобы Мэри отложила помолвку на шесть месяцев.