Страх и сомнение

Саша кивнул. Игра в высшей лиге не предполагала проявления эмоций и спешки. Но решительные действия были необходимы и он подписал указ о снижении потока извне.

— Твоё назначение это результат долгой кропотливой работы, — пробормотал Дима, закуривая сигару, — тем, кто борется на передовой это понравится.

— Поскорее бы они очистили землю от иноверцев, — вознёс руки к небесам Саша.

— Всему своё время, — вздохнул Альберт, — всему своё время.

Зашла секретарша. У пьяного Саши загорелись глаза и он, со взглядом провинившегося ребёнка, посмотрел на гостей.

— Твоя девушка, тебе с ней развлекаться, — пожал плечами Дима и откланялся.

Альберт так же кивнул и ушёл вслед за другом.

Глава 92

— А чем плох интернациональный мир? — пробормотал в пустоту Дима, — жизнь в мире и согласии, не к этому ли мы стремимся.

Они шли по площади и Али смотрел на окружающих.

— У всех по паре рук и ног, и по одной голове, — согласился он, — и ресурсов хватит на всех.

— Только алчность, это порождение надменности и бесконечной глупости, рождает войны, — пробормотал Альберт, — борьба без шанса на победу. Когда-нибудь земля превратит всех в ящериц и обнулит миропорядок.

— По божьей воле, всё только по ней, — пробубнил Али.

На днях произошло знаковое событие. Представитель церкви призвал народ к толерантности и терпимости. Мол, пустить мигранта в жизнь, всё равно, что ребёнка заиметь. И пусть они режут головы представителям других верований. Пусть считают неверными всех, кто противится воле их бога.

— Забыли историю, ох забыли, — смеялся Дима, когда Али ушёл.

Его сгорбленная фигура растворялась вдали, он похудел и выглядел неважно.

— Старики устали бороться, — сказал Альберт, — на старости лет они замаливают грехи и всячески пытаются заслужить место в раю.

— Думают ли при этом они о других или только о себе?

— Мы можем читать мысли, но не сердца, — вздохнул Альберт, — кто знает, что таится в их душах.

— Когда вокруг все поклоняются, когда не сидишь в окопах и не умываешься кровью врагов, мир выглядит другим, — подтвердил Дима, — и всё равно, что кто-то кого-то там вырезает, кто-то над кем-то издевается…

— Все они заблудшие души, имеющие право на спасение, — покачал головой Альберт, — ничего, в следующей жизни они окажутся по ту сторону баррикад. И тогда станет понятно, кто они на самом деле.

— Когда плескаешься в воде, чувство жажды притупляется, — Дима достал фляжку, — и непонятно, как можно убивать ради капли воды.

— Утрачивается чувство самосохранения, — Альберт, сделал глоток и вернул фляжку, — честно говоря, у нас это чувство тоже отсутствует.

— По крайней мере, мы не уходим от реальности и её поворотов, — Дима закурил, — не закрываем глаза и не возносим руки к небу.

— Просто знаем чуть больше остальных, — заключил Альберт, — мировая разводка заключается в незнании правды, только и всего.

— Синдром толпы, — улыбнулся Дима, — не может же столько людей ошибаться. А тех, кто сомневаются, просто называют неверными или заблудшими. Тут и дыба, и кресла иудеев, и костры… Хорошая позиция.

— Думаешь, дух так же к нам относится? — спросил Альберт.

— Не знаю, — ответил Дима, — его ни просканировать, ни прочесть.

— Фрукт, который невозможно распробовать, — ухмылка возникла на лице Альберта, — сложная загадка, однако.

Глава 93

Полицейский вылил тюбик с клеем на голову Тёмы. Мальчик кричал от боли, полицейский негодовал.

— Будешь знать, как нюхать, — крикнул он, ударяя мальчика по затылку.

Воды не было и Тёма беспомощно размахивал руками. Волосы на голове сбились в непробиваемый шлем, веки слиплись, во рту жгло. Прохожие шли мимо, некоторые презрительно бросали ругательства.

Беспризорники взяли Тёму под руки и увели на теплотрассу. Поливали водой аккуратно, боясь проронить лишнюю каплю. Затем взяли тупые ножницы и стали срезать клей.

— Аккуратнее, — причитал Тёма, — больно…

Его постригли и через час он открыл глаза. Как же плохо быть слепым и глухим, как живут эти несчастные. Пришли Дима и Альберт. Принесли бутыли с водой. Тёма кое-как умылся и сел в углу коридора.

— Что мы такого делаем, — плакал он, — помогать не помогают, а как бить, так за милую душу.

— Природный рефлекс, — пробормотал Дима, — унижение и порабощение слабых суть их наслаждений. Бог немного ошибся, сделав жестокость краеугольным камнем выживания. Можно сколько угодно говорить о человеколюбии, но к действительности оно не имеет никакого отношения. В попытке удержаться на вершине, они готовы сворачивать головы и калечить судьбы. Они не ваши братья и сестры, не друзья и не спасители. Помощи ждать неоткуда.

— Вечно орущие создания, — сказал Альберт, — только вместо языка заевшая пластинка, а вместо мозгов зачерствевший пунш.

Тёма съёжился. Где-то там были мама и папа. Где-то там была семья. Он закрыл глаза. Где-то там, глубоко в воспоминаниях и мечтах он был счастлив, как обыкновенный ребёнок, плакал по пустякам и радовался каждой мелочи. Но реальная жизнь была здесь, а не за пределами сознания. И была она серой и неприятной.