Страх полета

Вот теперь — чуть стабилизатор на себя. Климов нажал и отпустил тумблер. Самолет не реагировал. Он нажал еще. Никакой реакции. Климов надавил изо всех сил. На боковой стенке кабины четко щелкнули два автомата защиты. Стабилизатор бездействовал. Заклинило! Отслужил свое… эх…

Он был готов к этому с самого начала, но не мог предположить, что стабилизатор подведет в самый ответственный момент. От неожиданности Климов на долю секунды замешкался. Осталось только добавить газы и ждать: может, хоть у самого льда нос чуть приподнимется, хоть на полметра уменьшится вертикальная скорость падения. Он схватил рычаги…

Вдруг машина как бы мягко натолкнулась на невидимое препятствие, и тут же прозвучал четкий доклад Степаныча:

— Первый остановился!

— Взлетный! — рявкнул Климов и толкнул рычаги вперед. Он знал, что двигатели не могут остановиться оба сразу.

Это было все, что он мог сделать для спасения полета.

Импульс тяги третьего двигателя на секунду поддержал скорость. Лайнер стало разворачивать влево.

— Пятнадцать метров! — гремел голос Витюхи. — Десять! Восемь!

И вдруг наступила неправдоподобная тишина.

— Третий сдох, — устало сообщил бортинженер.

Петр Степанович тоже сделал все.

Машина, медленно просаживаясь, продолжала лететь, белые полосы мелких торосов неслись и пропадали под носом.

— Скорость четыреста!

Одна долгая секунда. Две до-олгих секунды. Три до-о-олгих секунды. Ну-у-у!!!

Самолет летел над самым льдом, тихо заваливаясь в левый крен. Сейчас коснется крылом… Вертикальная все так же: три… будет грубая посадка…

— Держитесь!

— Скорость триста девя… А! с-с-с-с-с…

Машина плашмя грохнулась о жесткий лед. Штурман прикусил язык. Всех мотануло по кабине, но ремни натянулись и удержали. Казалось, самолет разваливается на части. Под полом завизжало: выдранные с корнем антенны отслужившего свое радиовысотомера долю секунды царапали ледяную поверхность, потом с треском улетели.

Черный лед несся навстречу неправдоподобно близко, так, что поджимались ноги.

Воздушная подушка в последнюю секунду все-таки смягчила удар!

Лайнер, дрожа и грохоча, скользил по гладкому льду; сетка мелких сухих трещин мелькала в свете фар. Обесточивать самолет не было смысла: никакие искры не смогли бы уже ничего на нем зажечь. По байкальскому льду, медленно разворачиваясь, с визгом и гулом, сияя яркими конусами лучей, неслась семидесятипятитонная масса железа, чемоданов и людей, и пока все это еще сохраняло форму большого самолета, за которым тянулся султан невидимых в ночи мелких ледяных брызг. Туполевское железо выдержало!

— Смотри!

Справа спереди проявилась белая полоса, угрожающе ощетиненная частоколом торчащих заснеженных ледяных глыб; она надвигалась, росла, охватывая все пространство. Все сжались. Ну! Господи, пронеси!

Самолет пронзил эти глыбы, как иголка масло. Трахнуло внизу, казалось, под самым сиденьем что-то взорвалось, — и снова черный лед и несущаяся под ноги сетка трещин. В момент удара правая крыльевая фара погасла вместе с фюзеляжными; осталась одна левая, она все еще сиротливо светила. Бег не спеша замедлялся, машину развернуло правым крылом вперед, она мелко вибрировала и все катилась и скользила, скользила и медленно разворачивалась, разворачивалась и бесконечно, безостановочно, скользила по гладкому льду, как будто уносясь в вечность; из-под дрожащего пола доносились шипение и скрип заусенцев металла о лед. В салонах, скорчившись, сто пятьдесят живых людей ожидали смерти. Или жизни?

Справа в форточке, тускло освещенная отраженным светом, снова смутно проявилась полоса торосов, гораздо мощнее и выше предыдущей. В животе все заледенело. Бег машины замедлялся, но льдины все надвигались, неотвратимо, с неторопливой уверенностью палача. Не было сил уже смотреть, как приближается гибельный удар.

Неужели вот это — смерть?

Климов не закрыл глаз.

Оцепенев, он своими боками почувствовал, как где-то справа сзади него крыло со скрипом, не спеша, въехало в полосу торосов, уперлось в нее, и остаточная сила инерции, коверкая дюраль и сотрясая лайнер, иссякла. С короткой дрожью и скрежетом изувеченная машина развернулась вправо и остановилась, прижавшись боком к невысокой ледяной гряде. Правого крыла больше не существовало: сыграв роль буфера, оно превратилось в ком бесформенного металла.

Левая фара погасла. Только багровые сполохи невыключенного маячка периодически выхватывали из темноты зубчатую стену торосов.

Тишина. Приехали.

Все еще вращались электродвигатели насосов, гироагрегатов и вентиляторов, но привычное ухо воспринимало их слаженный гул как мертвую тишину.

В глазах капитана все померкло, только искры и круги, бесчисленные искры и желтые круги наплывали и наплывали откуда-то слева, уходили вправо и пропадали, чтобы уступить место следующим. Его понесло влево, влево, вниз, во тьму…