Страх звёзд

– Но почему? – не унимался Джамиль. – Что значит, продувается? Я никогда раньше такого…

– Аскут! – рявкнул Насир.

Свет мигнул, по переборкам прошла дрожь, как в приступе электрической эпилепсии, и через секунду уши заложило от надрывного, нарастающего бурным валом рёва. Джамиль продолжал тараторить, но его уже никто не слышал.

Томаша так стремительно впечатало в ложемент, что он даже не успел удивиться. Дыхание перехватило от стиснувших грудную клетку умных ремней. Тарка с безжалостным напором пыталась придушить его от ревности – за то, что слишком долго проторчала в цепких мурингах на недружелюбном Аль-Салиме, где даже электросеть работает с перебоями.

– Компенсаторы! – прохрипел Томаш.

Воздуха в лёгких не хватало.

Ложемент нехотя, через силу гасил перегрузки. Боковая поддержка так яростно давила в рёбра, что перед глазами плыли красные круги. Умные ремни извивались и гудели. Джамиль что-то орал. Под потолком нервно пульсировало в такт учащённому сердцебиению предупреждение о высоких перегрузках. От рёва, шипения и криков в ушах стоял адский гул.

Внезапно Томаша с головой накрыла тишина, как во время контузии. Он даже решил на мгновение, что не выдержали органы чувств, и его измученное тело попросту отключилось от невыносимой реальности, как неисправный механизм. Он отстегнул вцепившиеся в грудь ремни и судорожно вздохнул.

– Вот херзац! – прорычал Насир. – Всё же в порядке было на диагностике!

Голова у Томаша наливалась свинцом.

– Что с кораблём?

– Компенсаторы работали на двадцать процентов!

Над приборной панелью расцвела голограмма «Припадка» – похожая на плывущую в невесомости топливную гильзу, – и замелькали, перемежаясь раздражёнными гудками, длинные колонки системной трассировки.

– Эти долбаные ремни меня чуть не задушили!

Томаш несколько раз моргнул и осмотрелся – в глазах после перегрузок двоилось.

– Все живы?

– Вроде живы, – отозвалась Лада. – У меня ремни тоже с ума сошли.

– Идаам?

Джамиль ответил не сразу.

– Что, – выдавил он из себя, – что это было? Я едва сознание не потерял, всё потемнело в глазах, такого со мной никогда ещё не было, разве такое бывает вообще?

– Ещё и не такой херзац бывает!

– Значит, мы возвращаемся, да? Ведь корабль неисправен, он же совершенно явственно…

– Мы разбираемся, – сказал Томаш.

Он оттолкнулся от ложемента, и его, как архимедовой силой, понесло к потолку. Томаш улыбнулся – весь этот изнуряющий месяц на Бакаре он безумно скучал по невесомости. Даже голова перестала болеть.

Он поднялся к потолку и тут же нырнул, как дайвер, к приборной панели, над которой колдовал Насир.

– Вот елдыш! Ничего не понимаю! – чертыхался бакариец. – Компенсаторы не смогли выйти на максимальную мощность, и ложементам пришлось отдуваться.

– А гравы же не работают! – заскулил Джамиль. – Не включаются же гравы, почему вы не делаете ничего?

– Сначала нас из-за компенсаторов перегрузок чуть по полу не размазало, – сказал Томаш, – а теперь гравы вообще отрубились? Они там перегрелись, что ли? Насир?

– Смотрю, – буркнул бакариец.

Томаш качнул головой и вернулся в свой ложемент.

– Гравы, значит… – Насир с пафосом занёс над клавиатурой кисть, как будто собирался отбить барабанную дробь – начало симфонии древнего земного композитора, беда стучится в дверь. – Все готовы? Даю обратный отсчёт.

Под потолком забегали цифры.

– Что-то не так! – крикнул Джамиль. – Гравы переклинило!

Стены задрожали от нервно нарастающего гула, свет мигнул, и голограмма с обратным отчётом рассыпалась ворохом алых искр, как при сбоях в электрике.

– Накаркал, херзац тебя так!

– Нормально всё? – спросил Томаш.

– Адыр елдыш! Нормально, конечно! Разве сам не видишь? Могу вслух считать. Значит, как его там… Пять, четыре, три…

– Гравитация есть, – сказала Лада, глядя на приборы, – но что-то с ней…

Джамиль барахтался в ложементе, как младенец в люльке, в неловких попытках скинуть с себя путы. Наконец он изловчился, отстегнул ремни, и его тут же, как приливной волной, потянуло к потолку.

– Что это? Как это? Карам икраам! – закаркал идаам. – Помогите!

– Вот же елдыш! – Насир потёр ладонью воображаемую шевелюру. – Гравы переклинило, говоришь? Вот и напросился. А если так попробовать… – Он пощёлкал тумблерами. – Ну готовьтесь! Сколько там осталось? Три, два…

Джамиль задёргался, как припадочный, пытаясь ухватиться за подлокотник ложемента. Его тут же перевернуло вниз головой. Он взвизгнул и разразился отборнейшей бранью на бакарийском. Насир даже удивлённо присвистнул.

– Гравы всё ещё клинит, – меланхолично заметила Лада.

– Здесь вообще хоть что-то работает? – простонал Томаш. – Что с кораблём?

– Сейчас-сейчас. Итак! Три, два…

Рубка заходила ходуном, гул усилился, отдаваясь болью в ушах, и тут же смешался с тишиной. В следующую же секунду раздался истеричный вопль Джамиля.

– Наконец-то! – Томаш скинул с себя ремень.

Джамиль валялся на полу, обхватив голову и задрав на ложемент ноги.

– Живой?

Джамиль вместо ответа подёргал ногами.