Страна Лимония

«Старые пердуны, а туда же! — мысленно оценил содержание разговоров своих командиров Герман. — Куда пойти?» — подумал он, чувствуя себя изгоем на празднике жизни. Покрутившись в лагере, он поднялся к залитому фонарным светом крайнему от палаток домику. Опять пахнуло розами. Из полуоткрытых зашторенных окон слышалась приглушённая русская песня. «Красота!» — приходя в хорошее расположение духа, сообщил себе Герман. В доме открылась дверь, и на пороге показался среднего роста человек крепкого сложения, в трусах и майке, с большой лысиной и запоминающимся умным лицом. Лысый, ёжась от холода, быстро развесил бельё и, обернувшись к стоявшему на свету молодому человеку, коротко бросил: «С приездом!», а потом, так и не дождавшись ответа, нырнул в комнату.

На обратном пути Герман намеренно подошёл к командирской палатке, чтобы узнать концовку сального рассказа, но вместо этого услышал голос капитана Гаджиева:

— ...в Париже сделал остановку на неделю, походил по кафешкам на Монмартре...

Париж Германа не интересовал. За командирской палаткой попеременно вспыхивали два огонька от сигарет. «Поди, тоже начальство подслушивают», — подумал он, направляясь к еле различимым в темноте фигурам.

— ...а полицаи в тот день делали облаву. Я схоронился в стогу сена во дворе у самого старосты Пинзюка...

«Понятно, — сообразил Герман, — полковник опять про свою войну вспоминает. А ведь был, наверное, лихой рубака».

— Эй, как вас там! — окликнул Германа прервавший свои воспоминания Стрельцов.

— Капитан Потскоптенко!

— Капитан, ты из первой группы?

— Да.

— Иди скажи своим, чтобы посты выставили. Сегодня ваша очередь!

— Есть, товарищ полковник!

В секрете

Герман вернулся в свою палатку. То, что он увидел, больше напоминало цыганский табор. Совсем кривые ветераны демонстрировали не менее кривым новобранцам колониальные товары с пояснениями — где и почём это добро было куплено. Олег Филимонов тупо смотрел на Селиванова и не в такт кивал головой.

— Юра, Стрельцов просил выставить посты.

— Мать честная, совсем забыл, — еле справляясь с артикуляцией, ответил Селиванов.

— Гера, будь человеком, сходи ты. Видишь, мы уже того...

— Ладно, — с охотой согласился трезвенник, — только покажи, куда и с чем...

Селиванов с великим трудом экипировал Германа, выдав ему рацию, бронежилет, прибор ночного видения и два автоматных рожка.

— Каска одевается на пилотку, учись, студент! — с этими словами он с размахом и звоном напялил на него первый попавшийся железный головной убор.

— Поаккуратней! Больно же... — возмутился заступающий в наряд часовой.

К секрету добирались с приключениями. Селиванов тыкал фонариком в разные стороны, несколько раз заваливался в кусты, но в конце концов вывел в нужное место. Инструктаж был коротким и маловразумительным:

— Сидишь тихо... Водишь туда-сюда...

— Кого водишь?

— Трубу... туда-сюда... Увидел — сообщил по рации... Не курить, не спать... Начальство не тревожить — оно тоже люди... Ракетницей не баловаться.

— Так ты мне ракетницу не дал!

— Ах да, извини... «Духов» не беспокой, они — тоже люди...

— От же, блин, все кругом люди!

— А ты думал!.. Ну, в общем, бывай! В два ночи придёт смена из второй группы. Усёк?

— Усёк.

Борясь с гравитацией, ветеран, ломая кусты, удалился.

Герман, выслушав непривычную для его уха песнь далёкого муэдзина, включил прибор ночного видения, присел на старый матрас под кустами и начал оглядывать окрестности. Прибор однотонно свистел, показывая окружающий ландшафт в изумрудно-зелёном цвете. Первое беспокойство прошло. Часовому стало тепло и уютно. Вдалеке слышались далёкие раскаты хоровых песен разошедшихся не на шутку офицеров. С противоположной стороны, через поле с высокой неубранной травой, доносились мирные голоса двух женщин, бранившихся друг с другом. «Наверное, жёны Мулло Омара», — с лёгкой усмешкой на губах подумал умиротворённый Герман. Вдруг голоса смолкли. Послышалась короткая гортанная реплика, женский визг и снова всё стихло.

«Ну вот, одна получила... от Омара, — удовлетворённо констатировал Герман. — Ему точно не до нас». С этой мыслью часовой пригнулся и чиркнул спичкой. Прикурив, он спрятал сигарету в кулак и с наслаждением затянулся. Молодой месяц и будто умытые россыпи звёзд настраивали на размышления.