Страна ночи

Свет уже не горел, в комнате было тихо. Там могло быть что угодно – носок, оброненная закладка. Но едва я коснулась этого чего-то, ногу мне словно прошило током до самого бедра. Я быстро села. Потянула простыню, сдернула с кровати и посветила телефоном туда, где она только что была. То, на что я наткнулась пальцами, ярко горело в луче фонарика, безобидное на вид, как спящая змея.

Цветок. Ничуть не смятый, идеальной формы. Венчик синих лепестков, сложенных так плотно, что сердцевины совсем не видно. Он не вспыхнул огнем, не взорвался и не выпустил ядовитый газ, и я медленно наклонилась, чтобы потрогать его.

Лепестки ничем не пахли. Будто бумажные. Да они и были бумажными, как и весь цветок. Невесомый, как оригами, он сидел у меня на ладони. С минуту я удивленно смотрела на него, а потом потянула за лепесток. Он открылся с беззвучным щелчком, а следом, один за другим, и остальные. Сердцевина цветка была ярко-розовой. Из нее торчал какой-то уголок, и я увидела, что это свернутая в трубочку полоска бумаги. На ней было что-то написано, но я удержалась и не стала читать, пока не развернула до конца, до самых первых слов.

Это были слова: «Дорогая Алиса…».

«Дорогая Алиса,

я не начал так прошлое письмо и теперь хочу сказать тебе почему. Я обещал себе, что напишу только один раз, но вспомнил, что то письмо даже не начал как надо – «дорогая Алиса», и решил, что, раз так, можно написать еще раз. Может быть, я нарушу и это обещание. Может быть, напишу тебе снова. Ты простишь меня за это? Я не знаю, прочитаешь ли ты это когда-нибудь. Но надеюсь, что прочитаешь. Надеюсь, надеюсь, надеюсь».

Я прижала обе руки к груди, к сердцу – оно колотилось так быстро, что готово было выскочить. На этот раз я знала точно. Это он, он, он.

Он. Сквозь звезды, двери и расстояния, такие чудовищно огромные, что при одной мысли о них по коже бегали колючие мурашки.

Это он. Эллери Финч.

14

Если вам когда-нибудь выпадет шанс засвидетельствовать смерть целого мира – откажитесь.

Эллери Финч сам не знал, что делает, когда сломал золотую клетку, где держали Алису Прозерпину, Алису Кру, Трижды-Алису, и выпустил ее на волю. Но вскоре ему пришлось узнать.

После ухода Алисы из Сопределья в ткани его мира осталась дыра. Вся его жизнь здесь долго была подчинена одной цели – спасти ее. Это была его навязчивая идея, его искупление. Он смотрел издалека, как она росла – пленница своей сказки. Наконец он ее освободил – не без чужой помощи. Или, как он догадывался, это сама Алиса в конечном итоге спасла себя. Но началось все с него.

Он думал, что на этом все кончено. Когда они прощались, на ней было тяжелое платье, напоминавшее наряды из коллекции «МакКуин», и туфли, будто сплетенные из паутины, глаза были ярко, отчаянно карими, а вокруг все еще витал запах ее оборванной сказки.

Он видел, как она исчезла за коварной линией горизонта Сопредельных земель, укатила на своем ржавом красном велосипеде. С ее уходом оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с прежней жизнью, той, которой он жил на Земле. Их общая сказка кончилась.

Теперь у него была своя жизнь в Сопределье. И еще какая жизнь. Мир, ради которого он пожертвовал благопристойным существованием и пролил столько крови, был прекрасен и удивителен, неисчерпаем и непредсказуем. Деревья тут рассказывали сказки. Трава питалась ими. Никогда еще ни одна книга так не захватывала Финча. Здесь были лоскутки неба, где звезды рассыпались живым фейерверком, ручьи, где девушки с мертвенно-бледной кожей и заляпанными тиной волосами распевали лягушачьим хором и смотрели на него голодными глазами. Здесь у него были друзья – такие же беженцы из другого мира, которые без слов понимали, сколько шрамов он носит внутри, помимо тех, что видны снаружи.

В первые дни после ухода Алисы он старался почаще напоминать себе, почему не ушел с ней. Вместе с друзьями – Аленом, коренастым швейцарцем, работавшим в таверне, и Львом, немногословным венесуэльцем, владевшим небольшой кузницей, – купался нагишом в пруду за рухнувшим замком при свете ламп, расставленных по всему берегу. Вместе они прошли через бесконечное лето, царившее в самом сердце Сопределья, и через полдень холодной весны, и через огненную полосу осени, и через тихие чертоги зимы, такие колдовские и безмолвные, что, бродя среди деревьев, каждый чувствовал себя будто в храме. Однажды ночью они разбили лагерь в бухте со сверкающим песком, куда каждую ночь приходил на водопой белый олень и плакал человеческим голосом, глядя на звезды.

У них впереди были еще годы на то, чтобы изучить все повороты сказок и привыкнуть держаться безопасных тропинок. Ничего такого уж сложного в этом не было. Но через десять дней после Алисиного ухода, в серебристый час перед рассветом, Финч проснулся в спальном мешке на холодном песке бухты, и рядом с ним сидела девочка.

Он молчал. И она тоже. Она была младше его – лет двенадцати-тринадцати, с темно-синими глазами и серьезным лицом. В руке она держала компас.