А эта эмигрантская жизнь текла довольно медленно и вяло. Хотя я принимал участие в работе нескольких общественных организаций и довольно аккуратно посещал собрания нашей партийной организации, но должен сознаться, что эта моя деятельность очень редко вызывала у меня подъем. Ни в самой работе, ни в обстановке, в которой она велась, не было надлежащего стимула, чтобы загореться желанием что-то создавать новое, проявлять инициативу. А если такое желание и появлялось, то оно большей частью наталкивалось на непреодолимые препятствия. Помню, наша эсеровская организация решила созвать в Париже партийную конференцию (год созыва я, к сожалению, забыл) с тем, чтобы оживить партийную работу за рубежом и установить некоторое единство взглядов по вопросам, которые нас всех тогда волновали: об отношении к большевистской России вообще и к коммунистическому эксперименту в хозяйственной области, в частности. Инициаторы созыва конференции надеялись, что при доброй воле и после товарищеского обмена мнениями удастся сгладить разногласия, обнаруживавшиеся среди видных представителей партии, и выработать платформу, которая была бы приемлема для всех существовавших тогда партийных группировок. На конференцию прибыли несколько видных товарищей из Праги. Были, вероятно, делегаты и из других мест, но я уже не помню из каких. Кажется, один из парижских товарищей имел мандат от нью-йоркской эсеровской группы. Но с первого же дня конференции стало ясно, что расхождения между разными группировками так глубоки, что ни о каком единстве и речи быть не может. Группа Чернова просто откололась от правых организаций, обвиняя их в том, что они исказили идеологию партии и отошли от ее славных традиций. Хранителями партийной «истины» она считала только себя, а с «еретиками» ей не о чем было разговаривать. «Волеросцы», т. е. группа, объединившаяся вокруг журнала «Воля России» (Сухомлин, Слоним и Сталинский), занимавшие по вопросам партийной программы и тактики очень левую позицию, тоже оказались весьма несговорчивыми. И я никогда не забуду, какое тяжелое впечатление на меня произвела атмосфера, в которой происходили заседания конференции. Как старший товарищ я, как некоторые другие участники конференции, обратился к делегатам с просьбой, во имя единства партии, поступиться своими несущественными разногласиями и сговориться на том важном и жизненном в партийной программе, которое составляет ее основу и нам всем одинаково дорого. Но мой призыв не дал никаких результатов. Конференция потерпела полную неудачу. И получилось, что дела-то мы почти никакого не делали, а почва для раскола в партии была уже вполне подготовлена.
Работа в парижском комитете ОРТа велась очень скромная. Главною заботой было поддерживать основанную им профессиональную школу, задачей коей было обучить еврейских беженцев, желавших заниматься производительным трудом, разного рода ремеслами. Преподавание в этой школе велось квалифицированными специалистами, и лица, проходившие тот или иной курс, кончали школу знающими мастерами. И не одна сотня мужчин и женщин, учившихся в этой школе ОРТ, добивались обеспеченного существования, благодаря приобретенной ими новой профессии.